История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

На следующей странице обнаружилась маленькая фотография Билла – мужчины без головы. Над ней стояло: «Я снова видела Билла. Он пришел сюда, в чулан. Все еще без головы». Под снимков: «Зачем ты разнес себе голову?» Прочитав эти слова, я вдруг осознала, что Дарла пыталась найти ответ на тот же вопрос, что и я. Я не знала, когда начались ее поиски – может быть, еще в юности? Думала ли она об этом с тех пор, как впервые услышала о суициде? Когда нормальные люди начинают серьезно думать о самоубийстве? Когда Джим Джонс в Джонстауне убил всех своих последователей и назвал это групповым самоубийством, Дарле было семь. Может быть, она видела это в новостях. Может быть, она услышала о суициде потом, когда она ходила в художественную школу и изучала биографию Дианы Арбус, одной из ее любимых фотографов: та умерла в 1971 году, в год рождения Дарлы. Может быть, ее впечатлил в 1994 году Курт Кобейн: Рой и Дарла очень любили его творчество.

Чем больше я смотрела на страницу с подписью «Зачем ты разнес себе голову?» и сравнивала ее с записью в моей собственной тетради: «Все служит будущему», – тем крепче эти две фразы сплавлялись вместе. Возможно, я нашла ответ, который искала Дарла. Почему он разнес себе голову? Потому что все служит будущему. Даже если это бессмыслица. Даже если в моем объяснении такая огромная дыра, что иногда сквозь нее можно дышать.

У меня зазвонил телефон. Элли. Я не брала трубку, пока Элли не оставила голосовое сообщение. Потом я прослушала сообщение, потому что, что бы я из себя ни изображала, я все еще не решила, что делать с нашей дружбой… каким бы дерьмом ни была Элли. Сообщение гласило: «Привет, Глор. Можешь перезвонить мне? Нам надо поговорить».

Я ей не перезванивала. Но все служит будущему. Даже бездействие. Все служит будущему, даже обнаженные портреты, которые дарит твоему мужу твоя лучшая подруга. Все служит будущему, даже рождение ребенка, который родит другого ребенка, который однажды погибнет в задымленном туннеле.

========== Должен быть другой выход ==========

Я поднялась обратно к папе и силе на диван. Папа больше не плакал и, похоже, ему эмоционально полегчало – если такое вообще бывает.

– Ты ненавидишь Жасмин Блю? – спросила я. Папа на несколько секунд задумался. Потер подбородок.

– Да. Можно сказать, ненавижу.

– Кажется, я потихоньку начинаю ненавидеть Элли, – кивнула я.

– Давай обойдемся без слова «ненавидеть», ладно, Кексик? Твоей маме бы не понравилось.

Я прыснула:

– Как будто она сама не возненавидела Жасмин, когда наткнулась на те фотографии? Ага, конечно.

– Не возненавидела. Скорее, ей было жалко Жасмин. Точно так же, как ей было жалко всех женщин, сфотографированных в… ненадлежащем виде.

– Да, пап, а потом она покончила с собой. – Папа взглянул мне в лицо. – Если это не ненависть, то что тогда?

– Она ненавидела мир, – объяснил папа. – Мир ее просто бесил. – Он опустил взгляд на руки. – Мне всегда казалось, что это была ее последняя шутка – покинуть нас по своей воле. Сбежать от всего. От политики. От другого бреда. Какой была твоя мать? Она была слишком честной для этой жизни. Она просто была слишком честной, вот и все.

Я увидела папину улыбку и улыбнулась тоже. Мы сидели, думали о мертвой Дарле и улыбались. Но в этот момент я могла себе представить, каким папа был раньше: в камуфляжных шортах, фланелевой рубашке с обрезанными рукавами и какой-нибудь выцветшей дырявой футболке. С длинными курчавыми волосами. В берцах или «док мартенсах». Молодым, как и Дарла. Он был симпатичным мужчиной, она – симпатичной женщиной. Я была их симпатичной дочкой, тоже слишком честной, чтобы переваривать всякий бред. И я не могла поддержать ни одной беседы, потому что все вокруг говорили о тупой фигне, на которую мне было плевать. Никто не говорил об искусстве. Никто не говорил о том, как плачущая горлица всех обманывает. Никто не говорил о зонной системе. Я вписывалась сюда – в мой дом, в мою семью, которая последние тринадцать лет состояла только из меня и папы. Я не думала, что когда-нибудь стану своей где-нибудь еще. Сколько бы я ни прожила. Глядя на папу, я понимала, что он чувствует то же самое. Мы были злы на мир, и мы могли злиться на него только у себя дома. Дарла искала выход. И нашла его. А что делать мне? И папе? Если мы не хотим вариться в дерьме, то как из него выбраться? Должен быть другой выход.

– А что Элли сделала в этот раз? – спросил папа.

– То же самое, что и всегда, – ответила я. – Ее интересует только она сама. Зациклена на себе, или как там это называется.

– Но друзья ведь обычно прощают друг другу всякую такую фигню, разве нет?

– Не знаю, – призналась я. – Не уверена, что Элли когда-нибудь была моим другом. – Тут мне стало очень стыдно. – То есть мы… мы дружили, потому что так вышло. Я живу здесь, она живет здесь. Но у нас никогда не было сильно общих интересов и всякого такого.

– Даже так?

– Это нормально? – спросила я.

– Конечно. Если только то, о чем мы говорим, тебя от нее не отвращает. Она всегда казалась мне неплохой девочкой.

– Но яблоко ведь… не падает далеко от яблоки?