История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

и анонимизации, заключенную в социальных структурах» (Д. Мадлена). Норман Мейлер, автор биографического романа «Песнь палача» о преступнике Гэри Гилморе, основоположник жанра «документального романа», утверждает, что «додуманная правда может быть более реалистичной, чем правда недосказанная, усеченная». Видные члены школы «Анналов», воспевающей историю, основанную на длительном развитии экономики, на климатических циклах, на изучении медленных мутаций коллективной ментальности, коротко говоря, на анализе многовековых тенденций, тоже обращаются к биографиям. Начало этому было положено Полом Мюрреем Кендаллом, никому не известным преподавателем Канзасского университета, который в 1974 году опубликовал в издательстве Fayard книгу о Людовике XI. Книга разошлась тиражом 150 ооо экземпляров. Жискар д’Эстен, Миттеран и Ширак утверждали, что это их настольная книга. Кендалл повторяет извечную мысль о том, что историю делают «великие люди»: «Сегодня, — пишет он,—нам кажется, что история определяется народными движениями и силой мысли, социальными или экономическими требованиями <...>. Но в XV веке безумный, жестокий или слабый король мог стать причиной международной катастрофы». И тогда появляются книги о Людовике Святом (Жака Ле Гоффа), о Франциске Ассизском (Жоржа Дюби), о Петене (Марка Ферро).

В 1960-е годы самый высоколобый слой интеллигенции (Лакан, Фуко, Деррида, Соллерс и группа «Тель кель») относится к автобиографиям с убийственным презрением, считает их чем-то наивным, архаичным, даже нечестным, чем пристало заниматься разве что старикам-писакам, которые почему-то отказываются уйти на покой, несмотря на свою бесплодность. Тем не менее в 1975 году Барт издает книгу «Ролан Барт о Ролане Барте», в которой можно прочитать вот такие загадочные слова: «Эта книга состоит из того, чего я сам не знаю: из бессознательного и идеологии, о которых можно говорить только голосом других. Я не могу представить на сцене (в тексте) как таковое все то символическое и идеологию, которые проходят сквозь меня, потому что сам образую их слепую точку (мне безраздельно принадлежат мое воображаемое, моя фантазматика—отсюда эта книга)»*. В том же году появляется «Автобиографический пакт» Филиппа Лежёна. Изучая Руссо, Жида, Сартра (его мемуары «Слова»), Лейриса, он реабилитирует автобиографию, определяя ее так: «Прозаическое произведение, в котором реально существующий персонаж рассказывает о событиях своей собственной, индивидуальной жизни, делая акцент на истории своей личности». Чтобы «пакт» был соблюден, автор должен быть рассказчиком и центральным персонажем. Отныне без колебаний пишут биографии других людей: в 1982 году Доминик Фернандес получает Гонкуровскую премию за книгу «В руке ангела»—так сказать, альтернативный фикшн, потому что в нем создается «такой правдивый образ Пазолини, какого нет ни в одной биографии». В книге «Эра пустоты» Жиль Липовецкий описывает самообожание человека, очарованного собственным образом. Что же касается тех, кто мечтает написать автобиографию, но не умеет писать, то они могут воспользоваться услугами социологов, которые будут записывать на диктофон их ответы на вопросы, и редакторов, которые в дальнейшем будут работать с этой записью. Цена вопроса—15 ооо франков за тридцать экземпляров. Целью этой работы является «сохранение и популяризация культурного наследия семьи».

Терзания «романтического героя»

Франция 1920-х годов не была одержима загадкой идентичности. Страна-победительница, первая военная держава мира, хозяйка огромной колониальной империи с населением «в сто миллионов человек», образцовая Франция занимает «золотую середину» между американским гигантизмом, чью варварскую современность высмеивает Жорж Дюамель, и отсталыми странами, * Пер. С. Зенкина.