Большинство грамот, впрочем, демонстрируют уверенную победу бизнеса над романтикой: это сообщения о посланных товарах и уплаченных (или не уплаченных) деньгах, которые в Новгороде существовали в виде серебряных слитков, обрезков иностранных монет или меховых шкурок. Столица крупнейшего государства Европы в то время (XI–XIV вв.) была и крупным торгово-промышленным центром, купцы которого вели обширную торговлю от Ирана и Хорезма до Англии и Швеции. Торговали всем, включая и людей: одно из писем просит адресата «прислать гривну за девку», а другое сообщает о «покупке рабыни во Пскове». Поражает и масштаб банковских операций: грамота перечисляет клиентов новгородского ростовщика, география деятельности которого простиралась во все стороны на сотни километров от города. Деловая атмосфера пульсирует в текстах грамот всех пяти столетий их использования (1025–1500).
К личным отношениям новгородцы тоже относились весьма прагматично: найдено лаконичное приглашение на свидание «Будь в субботу ко ржи или подай весть», на которое так и тянет ответить «Ок» в стиле смс-переписки. Да и официальные брачные предложения тоже делались на бересте, причём подчас с чисто предпринимательской прямотой и логикой:
(Пикантности добавляет тот факт, что эта грамота была найдена при рытье котлована для новгородского Дворца бракосочетаний.)
Древнейшие из известных нам грамот извлечены из мостовых начала XI в., и их сохранность сама по себе является чудом. Влажная болотистая почва Новгорода оказалась прекрасным хранилищем, где нацарапанные на берёзовой коре буквы без потерь пролежали сотни лет в ожидании своего часа. Обычно бересту просто выкидывали за ненадобностью прямо во дворе дома или на улице после прочтения – слава богу, шредеров в то время ещё не придумали.
Грамотность простого новгородца XI–XII вв. тоже выглядит как минимум удивительной для нас, привыкших со школьного курса к понятию «неграмотный народ» времён Пушкина и Некрасова. Берестяные грамоты доказывают, что ещё за 800 лет до рождения Некрасова граждане были грамотными практически поголовно. Авторами большинства записок являются простые люди, повседневные хлопоты которых были теми же, что и у нас:
Эти люди прошли мимо летописей, им не ставили памятников, о них не слагали былин. Даже простонародные имена их кажутся нам диковинными – Душила, Братонежко, Дристлив, Ревята, Дрочило, Доброшка или Смолиг (и кто-то ещё сетует, что нынешних младенцев именуют как попало!). На клочках бересты наши предки сходились и ссорились, зазывали друг друга в гости, умоляли и угрожали, слали междугородние письма в Торжок, Старую Руссу и даже Москву (которая в ранних грамотах называется Кучково). На бересте записывались завещания, молитвы, любовные заговоры и даже загадки, одну из которых предлагается отгадать тем из уважаемых читателей, что знакомы с Ветхим Заветом:
В Новгороде существовали целые школы, на месте одной из которых были найдены знаменитые ныне берестяные ученические тетради 7-летнего первоклашки Онфима. Помимо азбуки и диктантов из Священного Писания, он изображал на бересте и более увлекательные штуки – рисовал неведомых чудищ (с подписью «Я зверь»), а также себя самого – в виде всадника с копьём, пронзающим врага. Юность Онфима пришлась на середину XIII в., так что реализовать свою мечту ему наверняка удалось очень скоро – с ливонскими или шведскими рыцарями он наверняка сражался в первых рядах, по правую руку от Александра Ярославича Невского.