Папа Урбан II хорошо понимал это, когда 26 ноября 1095 года выходил на поле возле французского города Клермона, где его речи ждала 20-тысячная толпа священников, рыцарей и окрестных крестьян. Через несколько минут эта речь – первая речь в нашем списке великих документов мировой истории – возвестит начало новой эпохи.
За несколько месяцев до Клермона к Урбану II действительно прибыли византийские послы, умолявшие о помощи против нашествия турок-сельджуков, принявших к тому времени ислам. Для папы это стало прекрасным поводом к действию. На церковном соборе в Пьяченце в марте 1095 г. был оформлен документ, фактически отменивший главную заповедь Библии – теперь христианам разрешалось убивать за веру. Мусульмане были объявлены язычниками (что в корне неверно, ведь они веруют в того же Бога-отца, что и христиане), захватившими священный Иерусалим, и теперь вместо паломников, количество которых и так год от года росло, поклониться Гробу Господню должны были воины.
Наэлектризованная религиозным экстазом толпа прерывала папу возгласами «Так хочет Бог!» (чем не «Аллах акбар» наших дней?), а Урбан между тем переходил к более материальным бонусам для участников этого первого общеевропейского проекта:
К сожалению, в те времена стенографирование и аудиозапись ещё не достигли подобающей высоты, так что Клермонская речь дошла до нас в пересказе сразу пяти свидетелей, однако основные тезисы и даже формулировки их очень схожи. Папа говорил от имени самого Христа, обещал отпущение грехов любому, кто отдаст жизнь за святое дело, и предписывал каждому получить для похода специальное разрешение от священника. Старцам и женщинам участвовать не рекомендовалось – последних папа не упустил случая слегка обидеть, назвав их «больше помехой, чем подкреплением» и «скорее бременем, нежели пользой».
Но несмотря на то, что призыв Урбана II был обращён только к правителям и рыцарям, речь его стала спичкой, брошенной в озеро с керосином. Последние десятилетия XI в. по Европе бродили трогательные личности вроде монаха Петра Пустынника, перемещавшегося на муле по деревням и распространявшего сведения о мусульманских зверствах и страданиях христиан в Святой Земле, а также о тёплом климате и неисчислимых богатствах Востока – всё в равной пропорции. Ему верили – религиозное рвение, помноженное на голод и горе, искало выхода. Речь Урбана была неизбежна, её ждали в каждом доме от Шотландии до Сицилии, и первыми крестоносцами стали толпы бедняков, ради новой, вечной жизни бросавших свои скудные поля и выжигавших крест на лбу, как призывал папа: