История девяти сюжетов

— Сядь, ты меня беспокоишь своей ходьбой, — уняла его мать. — Моим людям дурно, — почти обиженно продолжала она… — Да что ты, Жан, с ума сошел, что ли? От кого ты слышал?..»

Тургенев постарался ее разубедить. Он ничего не слышал, только считает недопустимым, что крепостного не считают человеком, а предметом, «который можно передвигать, разбивать, уничтожать…»

Но переубедить Варвару Петровну ему не удалось.

Прошло несколько лет, отношения еще больше обострились.

Имущество Варвары Петровны оценивалось свыше миллиона. Но ее сыновья не имели собственных средств существования. Оба были в долгах. Они просили мать определить им хоть небольшой доход, чтобы быть материально независимыми. Но именно этого Варвара Петровна не желала. Она хотела держать детей в полном и беспрекословном подчинении.

Для вида она заготовила дарственные на часть имущества и торжественно им преподнесла. Но так как юридически они не были оформлены, то не имели никакой цепы. Все это носила характер «жестокого глумления». Сыновья «покорно перенесли злую насмешку». Варвара Петровна осталась недовольной.

«— Скажи мне, Жан, — обратилась она к младшему, — отчего вчера, когда я тебе сделала такой подарок, ты даже не захотел благодарить меня?

Иван Сергеевич молчал.

— Неужели ты опять мною недоволен?

— Послушай, maman… оставим этот разговор… Зачем ты возобновляешь эту…

— Что же ты не договариваешь?

— …Я умею молчать, по лгать и притворяться не могу… Не заставляй меня говорить, это слишком тяжело».

Варвара Петровна настаивала, и… натянутая струна лопнула.

Тургенев «умел кротко и терпеливо молчать, когда… обида касалась его одного». Но речь шла также об интересах брата, и Тургенев не вытерпел:

«— Брату… жить нечем, есть нечего.

— Как? А именье!

— Никакого именья нет, и ничего ты нам не дала… Твои дарственные, как ты их называешь, никакой силы не имеют… Зачем вся эта комедия?

— Ты с ума сошел! — закричала Варвара Петровна. — Ты забываешь, с кем ты говоришь!

— Да я и не хотел ничего говорить, я желал молчать…

И в голосе его слышалась такая тоска. Казалось, слезы душили его.

— Мне брата жаль, — продолжал он после некоторого молчания. — За что ты его сгубила? Ты… заставила его бросить службу, переехать сюда с семьей. Но ведь он там жил, жил своими трудами… и был сравнительно покоен. А тут со дня его приезда ты… постоянно его мучаешь, не тем, так другим.

— Чем? Скажи, чем? — волновалась Варвара Петровна.

— Всем! — уже с отчаянием и не сдерживаясь воскликнул Иван Сергеевич. — Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? — И он крупными шагами заходил по комнате. — …Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет… Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех».

Варвара Петровна попыталась защищаться:

«— Да что я за злодейка такая!.. Какое я кому зло делаю?

— Как кому? Да кто возле тебя счастлив? Вспомни только Полякова, Агафью, всех, кого ты преследовала, ссылала. Все они могли бы любить тебя… А ты всех делаешь несчастными…

— Никто меня никогда не любил и не любит, и даже дети мои и те против меня!»

Тургенев пытался разубедить ее.

«— Нет у меня детей! — вдруг закричала Варвара Петровна. — Ступай!

— Maman! — бросился к ней Иван Сергеевич.

— Ступай! — еще громче повторила ему мать…»

После этой ссоры Варвара Петровна и сбросила в гневе со стола любимый портрет сына.

4

Житова увидела Тургенева выходящим из кабинета матери. Слезы текли по щекам его. Он шел, опустив голову. «Казалось, что она склонилась под тяжестью безысходного тяжкого горя».

И на Варвару Петровну тяжело подействовали изгнание любимца и муки оскорбленного самолюбия. С ней сделался нервный припадок — не притворный, а самый настоящий. И все же она оставалась каменно-глухой к просьбам сыновей принять их.

Она решила вернуться в Спасское (предыдущая сцена происходила в Москве, в родовом доме на Пречистенке). Воспитанница вынуждена была сообщить ей, что сыновья уехали раньше.

— Как? Уехали? — даже не могла поверить Варвара Петровна. Уехали без ее позволения… Ее гордость не могла с этим примириться. «С Варварой Петровной сделался точно припадок безумия. Она смеялась, плакала, произносила какие-то бессвязные слова…»

Помещица с воспитанницей уехали в деревню. Через несколько дней воспитаннице была разрешена прогулка верхом. «Совсем уже одетая и с хлыстиком в руке вошла я к Варваре Петровне. Я застала ее в страшном гневе. Перед ней стоял Поляков, весь бледный и с дрожащими губами».

От какого-то дворового Варвара Петровна узнала, что за день до их приезда молодые господа заезжали в Спасское, осматривали дом, сады, оранжереи и грунтовые сараи.

«— Как ты смел пустить их сюда? — кричала она Полякову.

— Я не посмел им отказать, сударыня, — довольно твердо ответил Поляков, — они наши господа.

— Господа! Господа! Я твоя госпожа, и больше никто! — И с этими словами она вырвала из рук моих хлыстик и ударила им в лицо Полякова».

П. В. Анненков считал, что Варвара Петровна, «как женщина развитая, не унижалась до личных расправ». Как видим, это было не так.