История довоенного Донбасса в символах. Точки

А по городу такую пургу мести начали! О шлюхе для фашиста уже в очередях на базаре знали, обсуждали эту актуальную проблему: понравится ли Гейгеру наша родина, или в Казахстан поедет? Я в лифте к Михе на этаж поднимался, со мной – две бабульки. Одна говорит: «Слыхали? Вроде дочка мэра послу из Швеции приглянулась!» Вторая: «И не дочка мэра, а дочка губернатора. И не послу, а министру обороны. И не Швеции, а Финляндии».

Информированный у нас народ, блядь, ничего не скажешь. Ну да, как же! Будет наш мэр свою дочку под какого-то иностранца подкладывать! Да он собственноручно чужих дочек положит, вместо одной своей!

Открывает мне, короче, Миха, двери, и сразу куда-то исчезает. У него и хата небольшая, пара комнат всего, но мне тогда казалось, будто я там полдня проблукал, пока их нашёл. Как только их увидел, понял: всё, пиздец, стоять мне на дне ставка ногами в миске с цементом! В койке их увидел бы, и то так бурно, блядь, не отреагировал, что называется.

У Михи в комнате два телевизора стояли, помнишь? Один – «Электроника» какая-то зачуханная, от родителей ему осталась, другой – «Филипс» настоящий, немецкий, импортный. Весь прикол в том, что «Филипс» не работает, он тумбочкой для «Электроники» стоит. А тут оба телека порознь стоят, и на одном из них, не помню на каком, Миха с нашей Тамарой сидит, бёдрышко к бёдрышку. Ей каких-то тряпок за счёт облисполкома накупили, косметики там, весь диван, короче завален, а эта парочка сидит спиной к окну, и лиц их я разглядеть не могу.

Помню, спросил какой-то бутор, типа как там погода, типа того, а Миха, сука ебанутая, хуй моржовый, прокашлялся, и говорит: так, мол, и так, Рубен, ни хуя с твоим немцем не выебется, Тамары он не получит, а сам ты, Рубен, что хочешь, на хуй, то и делай, хоть сам очко своё своему Гейгеру подставляй.

Это значит, блядь, они так за неделю друг дружке приглянулись, что теперь им вместе и умирать не страшно!

Я его чуть не убил тогда. И её заодно. Дело всей жизни, можно сказать, валится, к ебени матери, орал, да нас всех выебут, включая наших детей. А Миха, ну, ты в курсе, если уж начал выёбываться, то до конца. После того, как я его отпиздил слегонца, и эта проблядь сиськатая мне на руки вешалась, лицо расцарапала, курва, у него какая-то осмысленность в глазах появилась. О чём-то думать начал, как только кровью отплевался.

Миха говорит, Рубен, надо как-то ситуацию выправлять. В смысле, выручай, Рубен, другана своего закадычного, кровного, и блядь его тоже давай из жопы выволакивай. Пиздец. Одуплилась девочка, о вечном задумалась, когда клиент уже бабки за минет заплатил, и в рот ей хуй вставил!

Ну, меня тоже немного попустило, и пошёл я к Бродскому. Ну не к Егору или к Бероеву в такой ситуации за советом мне же идти!

Паша – ничего, орать на меня не стал, лохом обозвал, и на хуй послал. На том все его советы и кончились. Самый момент был, чтоб в петлю залезть, но, подумал я, сначала тех двоих замочу, которые, сидя на телевизорах, лохом меня сделали, а потом уж и сам закончусь. Тоже на телевизоре. Ха-ха-ха.

Никого, конечно, мочить я не стал, опять Миху, кажется пиздил, да на блядь эту, Тамару, орал опять, так орал, что соседи Михины в стену стучать начали.

Второй час ночи был уже…

И тут в дверь стучат, то ли мыши, то ли крысы, сразу не услышал, а как услышал, в дверь на горячую башню чуть не выстрелил. Открываю, – стоит какой-то хуй на полторы головы ниже меня, в ширину вообще за шваброй можно спрятаться, и говорит человеческим голосом:

«Павел Николаевич сказал, у вас проблемы»…

Ну, думаю, всё, Бродский решил перед кончиной моей надо мной потешиться. На хуй надо было посылать сморчка этого, но он как-то тишком так, нишком мимо меня просочился в квартиру, сел куда-то, и, главное, говорит, – что профессор философии, только что руки в карманах не держит, неприлично это…

Тамара с Михой его и не заметили, по-моему, а мне уже по хуй всё было, хоть сморчок, хоть дрючок. Мы так, по-моему, до самого рассвета просидели, спать не ложились. Миха говорит: люблю её, жить без неё не могу; я – ему: пошёл на хуй; сморчок: не надо нервничать, всё уладится; Тамара: сам пошёл на хуй.

Хотя нет, я поспал немного, мне сон тогда приснился…

А приснилась мне, Артёмка, моя смерть, что было очень кстати. Только ни фашистов, ни депутатов там не было, совсем другой расклад, серьёзнее всё. Место какое-то дурное, вроде бы и домой я приехал, а всё какое-то дубовое, как будто на скорую руку из досок сколоченное и бумагой подходящей обклеено. Я в «Квейке» полигон такой видел, с домами фанерными, скамейки там какие-то серые. Ну, как вон сне, короче. Ощущение у меня такое, будто вернулся я с разборки, причём участвовали в ней все мои кореша – и Миха, и ты, и Егор… Бероева, кажется, не было… во гоню, слышишь, сон вспоминаю.

Ладно, начал, надо кончать.