История древнегреческой литературы

Свои литературные взгляды лучше всего он выразил в комедии «Лягушки», в сцене спора Эсхила с Эврипидом. Оба поэта, по его пониманию, признают одинаковый принцип, который формулируется в словах Эсхила: «Малых детей наставляет учитель, а взрослых людей поэты» (1054 сл.). На вопрос Эсхила: «За что следует восхищаться поэтом?» — Эврипид отвечает: «За искусство его и за наставления, — за то, что мы (т. е. поэты) делаем лучшими людей в государстве» (1008 — 1010). В другом месте той же комедии хор говорит: «Священный хор по справедливости должен давать государству добрые советы и наставления» (686 сл.). Таким образом, на искусство устанавливается моральная точка зрения, — театр признается школой для взрослых[192]^. Этим определяются и художественные идеалы Аристофана. С его точки зрения, которую он выражает устами Эсхила, поэзия должна сообщать гражданам бодрость и воинственный дух, и героями его поэзии были Патроклы и Тевкры с львиной душой (1042). В качестве образов он ссылается на трагедии «Семеро против Фив» и «Персы». Он исходит из возвышенных представлений. «Поэт должен, — говорит он, — безнравственные вещи скрывать, не выводить их и не изображать в театре. Мы должны говорить только о нравственных вещах» (1053 — 1056).

Эврипида он представляет грубым натуралистом и вкладывает в его уста такое объяснение: «Я выводил обыденные вещи, которые у нас в обиходе и которые с нами неразлучны, так что по ним меня можно бы проверить: зрителям все это знакомо, и они могли бы изобличить мое искусство» (959—961). Аристофан считает этот натурализм вредным, вносящим нравственное разложение. «Каких только бед не причинил он!» — говорит про Эврипида Эсхил. Особенно нападает он на Эврипида за то, что он первый стал изображать любовную страсть (1043 сл.). «Разве не представлял он сводней или женщин, рождающих в храмах, или сестер в сожительстве с братьями, или женщин, заявляющих, что жизнь — не жизнь? Вот от этого-то город наш и наполнился писаришками и шутами, народными обезьянами, обманывающими вечно народ. И теперь так мало занимаются гимнастическими упражнениями, что нет никого, кто мог бы нести факел» (1078 — 1088)[193]^. В этих рассуждениях Аристофан отражает споры о реализме в искусстве, которые велись среди его современников. Ясно, что Эврипид и Аристофан — представители двух различных лагерей. Находя свой идеал в лице Эсхила, Аристофан развенчивает Эврипида, видит в его творчестве социальную опасность и не оставляет поэта в покое даже после смерти, критикуя и содержание и форму его произведений. Он затрагивает 33 его трагедии, нападает на него при всяком удобном случае, задевает его личную жизнь, низкое происхождение и т. п. В «Женщинах на празднике Фесмофорий» он издевается над его мнимым женоненавистничеством. В разных комедиях Аристофан высмеивает стремление Эврипида воспроизводить действительную жизнь с ее мелочами и неприглядностью. Аристофан называет Эврипида «собирателем пустой болтовни, творцом нищих, сшивателем лохмотьев» («Лягушки», 840 сл.). В «Ахарнянах» Дикеополид обращается к Эврипиду с просьбой снабдить его каким-нибудь особенно жалким рубищем из гардероба его трагедий (410 — 479). Аристофан критикует Эврипида и за преобладание в его трагедиях рассудочности, обилие замысловатых, ученых слов, видя в этом вульгарность. «Вот сейчас, — говорит хор в «Лягушках», — завертится его ловкий, болтливый язык, оттачивающий слова, будет говорить тончайшие вещи, напрягая с величайшим трудом свои легкие» (825 — 829).

Признавая первенство в поэзии за Эсхилом, второе место Аристофан отдает Софоклу. В знак этого Эсхил, уходя из загробного мира, оставляет его своим заместителем. Однако высокая оценка Эсхила не мешает Аристофану тонко указать и некоторые его недостатки. Он отмечает натянутость молчания действующего лица в течение целой сцены, например в прологе «Прикованного Прометея», в не дошедшей до нас «Ниобе», чрезмерную высокопарность и тяжеловесность речи, пристрастие к страшным и чудовищным образам и словам и т. д. (911 — 945). Он «первый из греков нагромоздил величавые слова и ввел красивую шумиху трагической речи» (1004 сл.), — так характеризует его хор. «Не скажет он слова ясно», — говорит про него Эврипид (927). Его тяжеловесные слова на весах сразу же перетягивают легкую речь Эврипида (1364—1460). Эсхил не может возразить на его критику. Аристофан, несмотря на свои нападки на Эврипида, сам многое заимствовал у него.

Из других трагических поэтов своего времени Аристофан подверг жестокому осмеянию молодого поэта Агафона, представив его типом изнеженного, женоподобного человека в «Женщинах на празднике Фесмофорий». Не раз задевает он Каркина, Иона Хиосского, Иофонта, сына Софокла и др. («Мир», 834 сл., 864; «Лягушки», 73 — 79).