История древнерусской литературы

Чаще всего фрагменты этого еще не устоявшегося стихосложения включаются в исторические или ораторские произведения традиционного образца, составляя всего лишь риторическое обрамление, связанное со стилистической структурой изысканного «плетения», выработанного в XVI в. школой митрополита Макария. Таковы «вирши», включенные в сочинения Авраамия Палицына, о котором мы расскажем ниже, князя Семена Ивановича Шаховского и монаха Антония Подольского.

ВОЗВРАТ К ТРАДИЦИИ В «СМУТНОЕ ВРЕМЯ»

Если исключить новаторские «вирши», письменные сочинения Московии во время и сразу после польских нашествий исповедуют древнейшие идеалы и традиционные стилистические нормы долгого православного славянского средневековья. Они, безусловно, интересны как исторические документы, но мало что добавляют к литературному наследию. Их основной мотив — искренний патриотизм, основанный на религиозном чувстве, который воодушевлял поколения прошлых веков. Писатели выступают против поляков, против католиков, против их союзников внутри страны. Их обвинения глубоко прочувствованы, однако по форме они не отличаются от тех, с которыми мы имели дело в ходе нашего повествования. Их форма близка к известным риторическим моделям со старой техникой цитат и библейских ссылок, а также призывов к защите наследия предков и святой православной Руси. В этой неспособности к обновлению мы ощущаем как бы проявление усталости, предупреждение о том, что скоро вековой цикл будет исчерпан. В «Смутное» время, однако, старые стандартизированные формулы церковнославянской литературы дышат еще современной страстностью и, в конечном счете, документально подтверждают устойчивость духовного наследия людей, которые крепко держатся за свои принципы.

В 1610—1611 г. неизвестный автор, видимо чиновник из московской государственной администрации, написал «Новую повесть о преславномъ Росийскомъ царстве и великом государстве Московскомъ». В данном случае термин «повесть» не означает «история» в прямом смысле слова, то есть не следует стилю киевской летописи. События эпохи «Смуты» изложены в полемических целях, дабы пробудить православный славянский патриотизм и призвать к сопротивлению полякам. В сущности, перед нами призыв, «манифест» с явно публицистическими интонациями.

Автор обращается к «всякихъ чиновъ людем, которые еще душь своихъ от Бога не отщетили, и от православные веры не отступили, и верою прелести не последуютъ, и держатся благочестия, и к соперникомъ своимъ не прилепилися, и во отпадшую ихъ не уклонилися, и паки хотять за православную свою веру стояти до крове»[172].

Этих людей, которым неведомо предательство, в отличие от многих власть имущих, соблазнившихся польскими обещаниями, призывают сражаться «за православную веру, и за святыя Божия церкви, и за свои души, и за свое отечество» и выбрать «славную смерть»[173]. Политика, земельные амбиции, доктрины кажутся пустыми и коварными провокациями. В то время как ренегаты «И по се время мало не до конца Росийское царство ему, врагу, предали!»[174], один-единственный защитник отечества представляется сильным и непобедимым — патриарх Гермоген.

Возврат к представлению о Церкви как о высшем синтезе традиции предков порождает один из главных мотивов «Смутного времени». В эпоху Ивана Грозного партия последователей Иосифа Волоцкого выступала за подчинение духовной власти светской, что фактически было навязано уже во время правления Василия Васильевича с низложением Иосифа и последовавшим за этим провозглашением автокефалии. Однако политика тех же московских самодержцев отстаивала национальные прерогативы русской Церкви, и в 1589 г. Борис Годунов добился от Константинополя признания титула «патриарха» (вместо традиционного «митрополита») за религиозным главой Московии. Когда государство, гордость и миф XVI в., в начале XVII в., казалось, рушилось, патриотизм русских людей смог опереться на духовного руководителя, который и юридически обладал верховной властью и выражал самые глубокие «самодержавные» амбиции восточного славянского мира. Патриарх Гермоген является символом силы, которую никто и никогда не сможет сломить: «Паче же подивимся и удивимся пастырю нашему и учителю, и великому отцемъ отцу, и святителю! (Имя же его веемъ ведомо.) Како, яко столпъ, непоколебимо стоить посреди нашея великия земли, сиречь посреди нашего великаго государства, и по православной вере побараетъ и всехъ техъ душепагубных нашихъ волков и губителей увещеваетъ. И стоит единъ противу всехъ ихъ, аки исполинъ-муже, безо оружия и безо ополчения воинъскаго, токмо учение, яко палицу, в руку свою держа протива великихъ агарянских полковъ и побивая всехъ. Такоже и онъ, государь, вместо оружия токмо словомъ Божиимъ всемъ соперникомъ нашимъ загражая уста, и посрамляя лица, и безделны отсылая от себя. И нас всехъ укрепляеть и поучаеть, чтобы страха ихъ и прещения не боятися, и душами своими от Бога не отщетитися, и стояти бы крепце и единодушно за преданную намъ от Христа веру и за свои души...»[175]