История древнерусской литературы

Однако, как и в «Повести временных лет», наиболее изысканные страницы — те, на которых иноки, написанные с натуры, совершают самые невероятные чудеса, описанные так, как будто речь идет об обычной монастырской практике. Одним из наиболее удачных примеров этого жанра признана новелла о Марке, простодушном пещернике. Марк — один из многих подвижников, не увенчанных ореолом величия, которым из поколения в поколение восхищаются обитатели самого известного монастыря Руси. Приставленный рыть могилы для монахов, отходящих в лучшую жизнь, время от времени добрый могильщик запаздывает с работой. Погребальная ниша должна быть вырублена в скале, работа эта тяжела, а место иногда ограничено. Однажды случилось так, что обряд погребения не мог быть совершен, поскольку усопшего положили в пространство столь тесное, что невозможно было возлить елей на умершего: “Печерникъ же, съ смирением всемь поклоняася, глаголаше: «Простите мя, отци, за немощь недоконцахъ». Они же болма укоряху его, досаждающе ему. Марко же глагола мертвому: «Ибо тесно есть место се, самъ бо, брате, покрепися и приими масло, възлей на ся». Мертвый же простерь руку, мало восклонся, взем масло, възлей на ся крестообразно, на пръси и на лице, съсуд отдасть; сам же, пред всими опрятався, възлегъ, успе”[77].

Закончив этот кошмарный и в то же время простодушный рассказ, повествователь предоставляет читателю лишь мгновение для передышки, поместив скупой комментарий («И сему чюдеси бывшу, приатъ всехъ страх и трепетъ о сътвореннемь»), и сразу рассказывает другую историю в том же духе. Умирает другой брат, и снова Марк опаздывает. По его просьбе сокелейник сообщает известие покойному: «Глаголеть ти Марько, яко место несть ти уготовано, брате, но пожди еще до утриа»[78]. И в этот раз лицо, наиболее заинтересованное в работе могильщика, оказывается понятливым. Он пробуждается, выжидает день и вновь умирает в положенное время.

Марк полон забот и не задумывается, что его клиенты принимаются им именно в тот момент, когда они уже находятся на пороге вечности: «Шед и рци умрьшему: “... остави животъ сий временный и прииди на вечный, се бо место угогованно ти есть на приятие телу твоему”....»[79]

Если бы в этих историях был намек на улыбку, то атмосфера полностью изменилась бы. Писатель же, напротив, всегда и везде — летописец, комментирующий событие, используя церковные формулы, не выдумывает, но точно передает «факты», которые хотя и принадлежат к ирреальной сфере, но отличаются в своем построении сдержанной конкретностью.

«Патерик», появившийся в эпоху, предшествующей разорению русской земли, которой уже угрожали монголы, отражает процесс замыкания Slavia Orthodoxa в себе самой, как бы на витке противопоставления «миру», то есть царству эфемерной славы, военных преступлений, торжествующих варварства и язычества. Такой же процесс, но на менее глубоком духовном уровне, распознаваем и в развитии риторической литературы с первых лет раздробленности Руси и до полной победы татар. Ораторская техника Илариона совершенствуется, обогащаясь новыми приемами использования тропов и местными языковыми вкраплениями, но в то же время тематически замыкается в прославлении вечных добродетелей, в защите устоев, освященных киевской эпохой, в порицании мирской действительности. Религиозность становится орудием морального самопознания. Проповеди XII в. еще говорят о победе христианства и распространении веры; в XIII в. они превращаются в инвективы против языческих завоевателей, побуждающие верующих сохранять единство в несчастье, утверждающие, что милосердие — залог возвращения в будущем благ, которые в настоящее время уничтожены по Божьему гневу.

В первый век христианства на Руси ораторское искусство достигло значительного развития не только в Киеве, но и в других центрах. В Новгороде между 1036 и 1061 г. получил известность своими проповедями архиепископ Лука Жидята, первый местный русский епископ, назначенный Ярославом Мудрым, автор убедительных толкований евангельских истин, написанных на языке, весьма близком местному наречию (хотя и не слишком тонких в литературном отношении). Ко времени его епископства восходят сооружение собора св. Софии, создание первой редакции Новгородской летописи и вообще первые документы самостоятельной церковнославянской культуры Новгорода.

Спустя столетие в том же Новгороде мы встречаем — по свидетельству местных источников — другого оратора той же дидактико-популяризующей тенденции. Речь идет об Илье, священнике церкви св. Власия.