История древнерусской литературы

Во всяком случае следует постоянно помнить о том, что может существовать также много иных путей прочтения «Слова» — сегодня может обращаться большее внимание на одни, а завтра — на другие элементы его сюжета. Мы можем в большей степени остановиться на «повести» или на «слове» или же можно «от и до» эстетически смаковать всевозможные аналитические толкования, пытаясь по-настоящему соединить непрерывность «повести» и «слова». На протяжении около двух столетий филологи по-разному интерпретировали образы этого текста, отразившего до сих пор еще не получившую окончательного определения стадию литературного развития средневековой Руси.

Историк литературы на данном уровне наших знаний не может не остановиться надолго (и его любопытство вполне понятно) на этом тексте, в большей части загадочном, еще и потому, что он не обладает пока точными критериями, чтобы включить его в определенный контекст. В то же время есть надежда, что благодаря изучению «Слова» можно будет добраться до более ясного видения литературной цивилизации, рожденной средневековой Русью.

РАЗВИТИЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ И РЕЛИГИОЗНОГО КРАСНОРЕЧИЯ

Продолжение литературной техники киевского периода, следовавшей схеме религиозной традиции, наглядно засвидетельствовано сборником, восходящим к первым десятилетиям XII в., но охватывающим период в несколько веков. Известный как «Киево-Печерский патерик», он дошел до нас в нескольких редакциях, две из которых наиболее распространены («Арсеньевская» — по имени тверского епископа Арсения 1406 г., и «Кассиановская II» — по имени Кассиана, Печерского монаха) 1462 г., а также в печатном издании 1661 г., вышедшем благодаря «повелению и благословению» архимандрита Киево-Печерского монастыря Иннокентия Тизеля.

Поводом для создания произведения явились частные послания Владимирского епископа Симона и некоего Поликарпа, киевского монаха (между 1210 и 1220 г.). Темой посланий двух священнослужителей служат достоинства монашеской жизни в сравнении с мирской. Симон, отвечая другу, который, не вынеся монастырского смирения и безвестности, выражает честолюбивые стремления к церковной карьере, вспоминает то время, когда он сам был киевским иноком и восхваляет утерянный душевный покой. Для того чтобы лучше проиллюстрировать свою мысль, епископ присоединяет несколько рассказов о жизни иноков, подвизавшихся в былые годы в любимом им монастыре, и воскрешает в памяти сказание, относящееся к созданию Печерской церкви. Впоследствии повествования были продолжены самим Поликарпом, который собрал воспоминания о других событиях и чудесах Печерского монастыря и изложил их в обширном эпистолярном сочинении, адресованном его непосредственному наставнику, игумену Акиндину.

Переходные этапы от этой первоначальной основы до оформления сборника как «Патерика» в XV в. до сих пор еще не были реконструированы.

Киевский «Патерик» своим построением не отличается от многих других аналогичных компиляций византийского происхождения. В своей окончательной форме это типичная антология «отеческих житий», то есть историй, переданных иноками монастыря для назидательного примера послушникам и всем тем, кто ищет путь спасения в уединении и молитве. По сравнению с греческими образцами здесь заметна, однако, значительная идеологическая и формальная независимость. Как и «Повесть временных лет» (а в некоторых аспектах еще более ярко) этот текст отражает процесс освобождения древнерусский литературы от греческих и, южнославянских схем благодаря местной стилистической традиции, оригинальность которой состоит в объединении разнородных начал. В рассказах Печерского патерика, полных простоты и вымысла, гармонически сочетается агиографическая, легендарно-апокрифическая и летописная манера. Его компиляторы, повинуясь интуитивному вдохновению, очень удачно соединили сочинения Поликарпа и Симона с более древним произведением монаха Нестора, уже упомянутым «Житием Феодосия», и другими историями киевских иноков, а также более поздними текстами, связанными с этим окружением.

Для того чтобы правильно понять место Киевского «Патерика» в культуре средневековой Руси, мы должны вспомнить страницы «Повести временных лет», на которых великие события мирской истории уступают сцену изображению внутренней жизни монастыря, где мир, действительно, вращается вокруг монастырских стен. Приведенная Симоном легенда об основании церкви, посвященной Богородице, окруженной поясом благодати — характерный пример религиозно-исторической экзальтации в свете мифов, возведенных в достоинство чуда: сын варяжского конунга основывает церковь после того, как увидел ее образ в мистическом видении и во исполнение обета, данного им во время сражения с половцами, когда жизнь его находилась в опасности. Небо, ветер, роса, огонь, бури-действующие лица различных чудес, с помощью которых Бог и Богородица указывают место будущей церкви и приводят из Византии мастеров, которые сделают ее величайшей и красивейшей.