История елочной игрушки, или как наряжали советскую елку

В соответствии с тогдашними воспитательными стандартами большинство елочных детей выступали не пассивными наблюдателями всего того, что происходило вокруг них, а активными участниками, «оснащенными» атрибутами их деятельности – санками, коньками, лыжами, книгой, лопатой, куклой и т. д. Пассивная созерцательность как способ времяпрепровождения и отношения к действительности на советской елке не пропагандировалась и не поощрялась.

Если советская культура елочной игрушки и отдавала приоритет каким-то возрастным категориям, то это, безусловно, были ребенок и старец (Дед Мороз, пушкинские Старик из «Сказки о рыбаке и рыбке» и Царь Салтан и др.)415 Что касается гендерной принадлежности образов елочных игрушек, то они могли быть симпатичны и привлекательны (как привлекателен может быть маленький ребенок) и при этом абсолютно асексуальны. «У нас кукла есть образ ребенка, нашего ребенка… а не буржуазной “барышни”», – писала ученый секретарь Комитета по игрушке Е.А. Флерина в 1936 году416. Эта установка полностью распространялась и на елочные «кукольные» фигурки.

Мужчине следовало присутствовать на елке прежде всего в качестве воина – прошлых веков (богатыри в кольчугах) или современного417. Вырабатывавшийся в то время в СССР мужской идеал был близок к такому «милитаризированному» образу здорового, атлетически сложенного мужчины, готового ко всему (кроме эротики, которая из идейных соображений жестко табуировалась), некоего советского супермена, достойно выходящего из любой кризисной ситуации. Образ такого человека – «красноармейца, краснофлотца, милиционера, физкультурника, летчика» – вел ребенка, по мнению советских педагогов, «от самых простых, узкосемейных и бытовых картин к воспроизведению жизни коллектива, к широким общественным событиям и явлениям, к ярким героическим эпизодам нашей жизни»418.

Из коллекции Л. Блатт. Советские елочные украшения из картона. 1. Белочка. 2. Петушок. 3. Дед и репка. 4. Морской конек; 1960-е гг. 5. Сестрица Аленушка. 6. Ежик. 7. Колобок и волк. 8. Тетерев. 9. Попугай

Весьма востребованы в связи с высокой степенью их узнаваемости оказались и персонажи русских народных сказок, и популярные герои советской детской литературы. «Надо иметь нам такие игрушки, которые должны быть на каждой елке, – писал один из идеологов «новой» елки С. Базыкин, – которые были бы так же характерны и популярны, как “Крокодил” или “Тараканище” Чуковского»419. Недавняя реабилитация сказки в советских воспитательных практиках оказалась тогда весьма своевременной, поскольку «сказочность» отныне расценивалась как одна из основных характеристик новогоднего дерева: «Елка сказочна. На ней бывает то, чего никогда не бывает»420.

Существенная роль в понимании новой елочной игрушки отводилась ее «очеловечиванию». Антропоморфна была и сама елка, которая «пляшет, словно комсомолка»421, и елочные игрушки, которые «оживали» в новогодних сценариях и становились вместе с детьми полноправными участниками советских новогодних праздников422. Здесь «танцевали», «пели» и «рассказывали стихи» советские военные корабли и елочные бусинки, шишки, снежинки и хлопушки и даже коробки с подарками. Соответственно, к сценариям прилагались тексты и ноты елочных песенок и выкройки костюмов «елочных игрушек»423. Висевшая на елке игрушка тоже не имела права молчать: в соответствии с новыми педагогическими установками она обязана была «свистеть, хрюкать, мяукать, звенеть, квакать, хлопать, кукарекать»424.

Украшения на елке были отнюдь не случайны. Можно даже говорить о создании особой советской елочной иконографии – изображении и воплощении в елочной игрушке типичных образов большевистского политического искусства согласно фиксированному шаблону425, правда адаптированных к детскому восприятию. При всем своем кажущемся разнообразии советская елочная игрушка если и не была полностью моностилистичной по форме, то уж точно достаточно монологичной по своему идейному содержанию. Идейно-символический смысл новой елочной игрушки мог быть выражен и явно, и тайно (скажем, красная звезда на верхушке, с одной стороны, и, казалось бы, совершенно «аполитичные» овощи и фрукты, которые на самом деле олицетворяли советское изобилие, с другой). Но явное – с учетом специфики детского восприятия и понимания – было, безусловно, предпочтительнее.