История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III

Образ берлинской моды был покрыт парижским лоском, когда вскоре после этого (1807-1812 гг.) по приказу Наполеона возникло Варшавское герцогство. Теперь прозвучала новая нота. Группа парижских «денди» претендует на равные права в качестве компенсации за то, что они изменили свою одежду и свое «нравственное поведение». Даже респектабельные представители варшавской еврейской общины именуют себя в своем ходатайстве в Сенат «членами польского народа Моисеева толка», копируя последнюю парижскую моду, ходившую во времена наполеоновского Синедриона. Это была первая, хотя еще наивная и бесхитростная попытка обеспечить «переход» от еврейской нации к польской, зародышу будущих «поляков ветхозаветного толка».

Факелоносцы берлинской культуры из числа последователей Давида Фридлендера всячески поощряли такое настроение и в своем органе постоянно обращались в этом духе к своим польским собратьям.

Как долго вы будете продолжать, — гласит одно из этих обращений, — говорить на коррумпированном немецком диалекте [идиш] вместо языка вашей страны, польского? Сколько несчастий могли бы быть предотвращены вашими предками, если бы они умели адекватно изъясняться на польском языке перед вельможами и королями! Возьмите группу из ста евреев в Германии, и вы обнаружите, что либо все, либо большинство из них могут говорить с магнатами и правителями, но в Польше едва ли пять или десять из ста способны на это.

Некоторые залетные семена западного «просвещения» были занесены на далекий русский Север. Во время инспекционной поездки Державина по Белой России перед его глазами промелькнула фигура врача Франка в Креславке, открытого последователя Мендельсона, призывающего к религиозным и просветительским реформам. В Петербурге, в доме мецената Авраама Переца, жил его учитель Иуда Лейб Неевахович, родом из Подолии. В 1803 году, в том самом году, когда еврейские депутаты пребывали в Петербурге, Неевахович издал на русском языке брошюру под заглавием «Плач дочери Иуды» с посвящением Кочубаю, министру внутренних дел и Председатель «Еврейского комитета». Посвящение задевает лейтмотив «Плача»: преклонение колен перед величием России и смирение перед судьбой единоверцев, лишенных доли в «благах» страны.

«Как сильно, — восклицает автор, — ликует душа моя об этих вещах [победах и могуществе Российской империи]; как глубоко скорбит она о моих единоверцах, удаленных от сердец своих соотечественников». И на протяжении всей брошюры «Дочь Иуды» оплакивает то, что ни восемнадцатый век, «век человеколюбия, терпимости и кротости», ни «улыбающаяся весна нынешнего века, начало которого увенчанный... воцарением Александра Милостивого, устранил глубоко укоренившуюся еврейскую ненависть в России». «Многие умы обрекают колено Иуды на презрение. Имя «Иудей» стало предметом насмешек, презрения и презрения для детей и слабоумных». Обращаясь к Мендельсону и Лессингу, автор восклицает: «Вы ищете еврея в человеке. Ищите человека в еврее, и вы, несомненно, найдете его».

Неваховича кончается горестным стоном:

В то время как сердца всех европейских народов сблизились друг с другом, еврейский народ все еще находится в презрении. Я чувствую всю тяжесть этого мучения. Я обращаюсь ко всем, у кого есть сочувствие и сострадание. Почему ты приговариваешь весь мой народ к презрению? Таким образом печально плачет дочь Иуды, вытирая слезы, вздыхая и все же не утешаясь.

Сам автор, кстати, впоследствии сумел получить утешение. Через несколько лет после публикации «Плача», все еще находя себя «удаленным от сердец своих соотечественников», он нашел волшебный ключ к этим непокорным сердцам. Он принял христианство и, превратившись во Льва Александровича Нееваховича, стал писать нравоучительные русские пьесы, которые пришлись по вкусу неискушенной тогдашней русской публике. Таким образом, Невахович довел свое «берлинское общество» до той драматической развязки, которая была в моде в самом Берлине, где свирепствовала эпидемия крещения. Его примеру последовал его покровитель Авраам Перец, разоренный в войне 1812 года военными контрактами. Потомки обоих новообращенных занимали важные посты на российской государственной службе. Один из семьи Перец был членом Государственного совета при Александре II.

Слабое отражение западной просветительской литературы видно в этот период на мрачном горизонте России. Мендель Левин из Сатанов (1741-1819), имевший честь видеть во плоти Отца Просвещения в Берлине, посеял новые семена в своей родной стране. Он перевел на иврит популярное руководство по медицине Тиссо, моральную философию Франклина и книги о путешествиях Кампе. Он также предпринял попытку перевести Книгу Притчей и Екклесиаста на местный язык идиш.