Главный вопрос, который занимал ум Фомы как философа и теолога, это, безусловно, соотношение философии и теологи, решение которого он дал в своей знаменитой ныне теории «двух истин» (двойственной истины), признаваемой до сих пор в католическом вероучении. Предлагая свою версию решения проблемы взаимоотношений веры и разума, Аквинский пытался найти наиболее приемлемый для того времени вариант, который учитывал бы и возросшую в эпоху классического Средневековья роль научного знания, и в то же время отвечал интересам христианского вероучения. Иными словами, Фома фактически стремился избежать крайностей: с одной стороны, преодолеть позицию иррационализма в этом вопросе, характерного, например, для Тертуллиана, Бернара Клервосского и Петра Дамиани, мистицизм которых исключал даже малейшие элементы рационального (научного) толкования мира, с другой — не оказаться в ситуации Петра Абеляра, чрезмерно рационализировавшего теологию, которая находилась в полной зависимости от философии.
Согласно Фоме, существует два типа наук: одни исходят из положений, очевидных в свете естественного разума, другие же исходят из положений, «установленных в свете высшей науки, преподанной самим Богом»[420]
. Стало быть, «помимо знаний, предоставляемых философской наукой, основанной на человеческом разуме, существовало знание, основанное на откровении, исходящем от Бога»[421]. То есть существование наряду с философией теологии, основанной на священном учении, обусловлено различием в их способах познания. По методу достижения истин наука и религия принципиально расходятся: наука и философия выводят свои истины из опыта и разума, религия же черпает свои истины из Священного писания. Однако с точки зрения предметов науки (философии) и теологии, сфер их применения различие между ними если и существует, то лишь частичное. С одной стороны, существует целый ряд открытых на основе опыта и разума истин, которые никак не связаны с теологией. С другой — в теологии имеется целый ряд фундаментальных положений, догматов, которые нуждаются в рациональном (философском) обосновании. К ним можно отнести догмат о существовании Бога, доказательства которого можно найти уже у Аристотеля, идея бессмертия человеческой души. Именно эти доказательства и образуютОднако большинство христианских догматов не поддается рациональному обоснованию, в частности, догмат о святой троице, первородном грехе, воскресении тела из мертвых и т. д. Невозможность их доказательства свидетельствует об их сверхразумной (сверхрациональной) природе, т. е. они постигаются только Божественным умом, а человеческому уму недоступны, для человека они могут быть лишь предметом веры. Всякая попытка их доказательства приводит к ереси. В истории христианства можно найти немало примеров такого рода ересей, например, арианство, связанное с догматом о святой троице, пелагианство — с догматом о первородном грехе и т. п.
Все вопросы, касающиеся взаимоотношения философии и теологии, как раз проистекают из первого рода догматов, т. е. догматов, которые нуждаются в рациональном обосновании. Пока наука и философия в своих доказательствах не расходятся с утверждениями теологии, то проблем никаких нет. Трудности возникают лишь в случае несоответствия утверждений разума догматам веры. В принципе такого рода нестыковки исключаются самой природой и сущностью веры. Но если они порой и случаются, то, согласно Фоме, виноват в этом человеческий разум, которому свойственно заблуждаться: он просто делает неправильные выводы из утверждений веры, устанавливающей, по словам Аквината, «свои основоположения в свете божественного знания, не подверженного заблуждениям»[422]
. Таким образом, заключает «ангельский доктор» (титул, присвоенный Фоме после смерти) «если положения веры и оспариваются, то не потому, что истины сомнительны, а потому, что разум слаб»[423]. И если теология как священная наука принимает некоторые положения философских наук, то не потому, что она зависит от них, но лишь затем, чтобы сделать священное учение доступным для разумения. Ибо свои начала она получает непосредственно от Бога через откровение. Иными словами, теология черпает свои положения из знания божественного, которое, как высшая мудрость, предопределяет и все наши познания. «Потому-то, — подчеркивает Аквинский, — она и не зависит от прочих наук, как от высших, но использует их, как низшие, как [госпожа] прибегает к услугам служанок»[424]. Эту зависимость филосрф- ских наук от священного учения Фома усугубляет еще и тем, что сама способность к научному познанию исходит не из естественного разума, а ниспосылается через откровение. «Потому-то, — продолжает свою мысль Аквинский, — и основоположения других наук нуждаются не столько в доказательствах, сколько в [согласном] установлении. Всё же изысканное в других науках, что входит в противоречие хотя бы с одной истиной этой [священной] науки, должно быть признано ложным»[425].