История философии. Средние века

Писателями, имевшими к этому непосредственное отношение, мистический опыт, безусловно, понимался в свете врожденности религиозных убеждений. Вместе с тем здесь имеются определенные особенности, причем такого характера, когда влияние собственно христианских убеждений становилось самоочевидным. В случае с Жерсоном это вполне очевидно. Однако в случае Экхарта дело обстоит иначе. Ведь он говорит о воплощении Слова в душе. Так что было бы нелепостью предполагать, что доминиканский проповедник в действительности вообще не христианин. Впрочем, хотя и несомненно, что Экхарт был христианином, метафизическая составляющая его мысли гораздо более выражена, чем у Жерсона. Более того, его метафизика вся пронизана неоплатоническими элементами. Поэтому достаточно легко уяснить, почему люди, интересующиеся сравнительным мистицизмом и не принадлежащие к христианству, предпочитают Экхарта, рассматривая его в одном ряду с восточными мистиками. Если же обратить более пристальное внимание на его наиболее оригинальные положения, то может показаться, что последние разрушают границы христианских верований; также представляется, что склад его ума, более всего предрасположенный к спекулятивным и метафизическим рассуждениям, делает Экхарта в большей мере близким к индуистским и буддистским мистическим писателям, нежели к экстатической христоцентрической духовности Средневековья. Исторически Экхарт жил и работал в пределах христианского мира; но вряд ли возможно отрицать, что при пристальном вглядывании в нем можно видеть представителя мистицизма, границы которого превосходят границы определенных религий. Поэтому в его сочинениях они находили достаточно оснований для своих интерпретаций. Такой тип мыслителя, имевший в себе достаточно оснований принадлежать метафизике, считался Жерсоном предосудительным и, возможно, даже был спорен как оккамист.

Глава 18 Политическая философия: Марсилий Падуанский

1

Мысль, связанная с проблемами определенных политических институтов, безусловно, является одной из составляющих политической философии, причем ее партийный окрас, в большей или меньшей степени, неизбежно обусловлен политическими и социальными обстоятельствами времени[311]. В средневековой Европе наличие двух типов общества – с одной стороны – государства, а с другой стороны – наднациональной церкви[312] —было именно тем историческим фактом, который служил отправной точкой политической мысли средневекового мыслителя. Существовали и другие факторы, в различной степени влиявшие на ход политической мысли, среди которых следует выделить социально-политическую мысль Августина[313], понятия которой были заимствованы из римского, канонического права, а также политических теорий Древней Греции, ставших известными автору через переводы. Однако едва ли есть необходимость говорить о том, что средневековые политические теории по преимуществу складывались вокруг реальной политической жизни Средневековья. В известном смысле их становление происходило в процессе осознания собственно самой жизни и попыток разрешить возникавшие проблемы теоретическим путем.

Во франкском королевстве в эпоху раннего Средневековья королевская власть воспринималась данной от Бога, король правил христианами, при этом считалось, что свою власть он получил от Бога во время ритуала помазания и коронации. Конечно же положение дел усложнялось требованиями папства по своему усмотрению располагать императорской короной, причем требования подкреплялись со временем становившимся все более весомым авторитетом так называемого «Константинова дара» – акта символической передачи власти, будто бы данного папой императору Константину Великому. Так, в Реймсе в 816 году Луи I, сын Карла Великого, или Шарлеманя, был помазан и возведен на трон в сане императора папой Стефаном IV, в то время как в 823 году, уже в Риме, короной был увенчан император Лотарь, сын Луи I. Помимо этого, в 850 году также папой был помазан и наречен императором Священной Римской империи Луи II. Хоть и утверждалось, что статус императора Римской империи, что включает в себя власть над всем христианским миром[314], установлен папой, власть королей обладала иной легитимностью: считалось, что они правят по милости Божией, которая даруется при помазании и коронации. Кроме того, считалось, что они воплощают в себе начало закона. Поэтому, безусловно, от монарха ожидали должного уважения к обычаям, традициям и фольклору своего народа, причем его воля принималась за начало или источник закона, в полном смысле слова.