Отсюда, однако, никак не следовало, что король мог считать себя вправе издавать любые законы, в первую очередь соответствовавшие его собственным интересам. Как бы то ни было, общество того времени считалось теократическим. По этой причине монарх, получавший от Бога власть и силу, главной задачей считал правильное истолкование и претворение божественного закона. В IX веке Хинкмар, архиепископ Реймский, огласил обращение к избиравшим короля епископам; в нем содержалось условие, предполагавшее твердое соблюдение королем законов. Конечно же от монарха ожидали проявления должного уважения к законодательным актам его предшественников, а также осмотрительности и совета в вопросе издания новых законодательных актов. Тем не менее, только его волеизъявление считалось на самом деле началом закона. А при условии, что закон находится в соответствии с божественным установлением, все королевские подданные, включая духовенство, были морально обязаны ему подчиняться. Если же закон противоречил или же был несовместим с божественным законом, всякое нравственное обязательство подчиняться ему исключалось. Таким образом, под идеей теократического общества подразумевался тот факт, что король для выполнения своих обязанностей облечен данным от Бога правом, которым он мог и злоупотребить. В последнем случае, в случае злоупотребления, епископам вменялось в обязанность призвать его к исполнению закона.
А что же мы имели в случае, когда монарх становился тираном? Идея теократии, безусловно, устанавливала различие между законной властью короля и властью человека, ее узурпировавшего. Как в ветхозаветные времена цари Иудеи или Израиля, так и правители раннего Средневековья могли оказаться недостойны своего сана. Но если правитель отказывался слушать увещевания своих епископов, уже не существовало законных способов низложения. Подобные ситуации и провоцировали споры о тираноубийстве. В то время как писатели, наподобие Исидора Севильского из Вестготского королевства, считали, что власть тирана следует терпеливо сносить для того, чтобы избежать еще большего зла, другие считали позволительным его насильственное устранение[315]
.Империя франков окончательно распалась. Но уже в 962 году папой Иоанном XII Оттон I был возведен на императорский трон. Однако титул императора Римской империи не имел никакого практического значения в такой стране, как Англия; правда, большинство политических теорий Средневековья в той или иной степени затрагивают проблему взаимоотношений империи и папства. Так, может показаться, что принятие короны германским императором из рук папы означает подчинение императорской власти папству. Однако уже с самого начала, поскольку дело касается политической практики, подобное положение дел исключалось. Скорее даже совсем наоборот. В течение определенного периода времени сами императоры контролировали избрание и смещение пап. Вместе с тем принятие императорской короны из рук папы сохраняло, хотя бы чисто символически, папскую точку зрения на императора как на орудие духовной власти в христианском мире. Для того чтобы сместить акценты и усилить власть пап, потребовался целый ряд целенаправленных действий, предпринятый несколькими поколениями. Так, папа Григорий VII (1073–1085) недвусмысленно утверждал, что, по его мнению, Святой престол имеет равное право вершить как духовный, так и мировой суд, в то время как папа Иннокентий III (1198–1216) настаивает на том, что в тех случаях, когда папство не затрагивает феодальных привилегий, преемник святого Петра имеет законное право вмешиваться в дела сильных мира сего во всех случаях, последствия которых могут быть греховны. Иннокентий III также поясняет, что императорская корона перенесена из Византии и передана западным императорам Святым престолом и что германский император является императором благодаря покровительству папы. Вряд ли стоит преувеличивать значение реальной власти, бывшей в руках Иннокентия III, в любом случае чисто формально одним из классических выражений самых крайних притязаний папства была булла «Unam Sanctam», опубликованная в 1302 году папой Бонифацием III.