История философии. Средние века

В то же время утверждения Жильсона нельзя просто игнорировать. Для сохранения самостоятельности, да и просто существования, в определенной своей части состоящему из священников францисканскому ордену были просто необходимы учебные заведения, даже если собственность на них была закреплена за папским престолом. Допустив превращение группы сподвижников и учеников в организованный институт, следовало бы принять и то, что озабоченность святого Франциска отношением человеческой души к Богу должна была обрести определенное интеллектуальное выражение. Доказано, что богословско-философский синтез Бонавентуры представляет собой такое выражение. При этом, конечно, не следует недооценивать силы влияния Августина на мысль Бонавентуры. Вместе с тем разумно говорить, что образ мысли Бонавентуры более тесно связан с духовным началом святого Франциска, чем образ мысли более позднего францисканского мыслителя Дунса Скота. Сказать подобное – вовсе не значит принизить значение Дунса Скота. Как философ он намного значительнее Бонавентуры. Так же бесспорно то, что Дунс Скот являлся наиболее выдающимся христианским метафизиком Средневековья. Однако, вероятно, вовсе не без основания Бонавентура получил почетное звание «ангельского доктора», в то время как Дунс Скот известен как «тонкий доктор».

Эти замечания не следует воспринимать таким образом, будто Бонавентура оказался не в состоянии установить различия между философией и теологией или что им отрицается сама возможность философского познания. Как и следует ожидать от мыслителя XII столетия, прекрасно знающего о существовании нехристианских философов, он проводит четкие границы между философией и теологией. Так, например, он утверждает, что богословие имеет начало в Боге, высшей причине, на которой, собственно, и заканчивается философия. Подразумевается, что богослов верит в Бога, а значит, все его сведения или исходные предпосылки коренятся в божественном откровении, тогда как для философа, в его желании познать реальность, отправной точкой оказывается размышление об элементарных предметах, откуда и доказывается бытие Бога как их Творца. Возможность философского познания определенно признается им, когда он пытается показать значимость всех наук для богословия, что он и делает в трактате «Возведение искусств к теологии».

В своей философии Бонавентура конечно же пользуется такими аристотелевскими понятиями, как «возможность» и «действительность», «форма» и «материя», «субстанция» и «акциденция». Естественно, он не против Аристотеля, во всяком случае в том смысле, чтобы отвергнуть его философию в целом. Однако аристотелевские понятия часто соединяются в его мышлении с идеями, восходящими к другим источникам, причем эти идеи порой испытывают влияние теорий Аристотеля. Так, например, соглашаясь с аристотелевской теорией гиломорфической структуры материальных предметов, Бонавентура разделяет взгляды Александра из Гэльса (а также Ибн Гебироля) о распространении этого состояния на все создания, включая и ангелов; таким образом, он интерпретирует материю как чистую потенциальность без какой-либо внутренней зависимости от количества или материальности в нашем понимании. Кроме того, Бонавентура принимает аристотелевскую теорию о душе как форме тела, а также считает, что человеческая душа является духовной субстанцией, состоящей из одухотворенной формы и духовной материи, причем слияние двух составляющих ее факторов придает душе индивидуальность. Такой взгляд, кажется, позволяет душе или субстанции души быть сотворяемой на ее собственных основаниях, что очень трудно примирить с Аристотелевым определением души. С другой стороны, теория восприятия, которая по большей части является Аристотелевой, сочетается с учением Августина о божественном озарении. В качестве примера того, как идеи, восходящие к неаристотелевским источникам, испытывают влияния аристотелевских понятий, можно привести теорию Бонавентуры rationes seminales. Эта теория заимствована у Августина, что Бонавентура прекрасно знает. С его точки зрения, следует одобрить теорию, ибо она согласна с разумом и подтверждается авторитетом Августина. Вместе с тем он не намерен полагать ни то, что формы, латентные по содержанию, могут реализовываться сами, ни то, что Бог причина их актуализации. Выход для него состоит в том, что у Аристотеля, как ему кажется, почти все естественные или, во всяком случае, вещественные формы осуществляются через посредство особых ограниченных действующих причин[193]. Иначе говоря, материя изначально содержит в себе формы, реализуемые посредством созидающих сил. И поскольку формы фактически существуют, то ограниченные или конечные силы не творят из ничего. Одновременно с этим их действия не являются чисто случайными на пути божественной деятельности, являющейся, в свою очередь, причиной для них.