История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 3: философия XIX — XX в.

3) ощущения суть “мои” субъективные состояния сознания” (С. 30). Привлекая к рассмотрению философию Локка и Юма, Лосский показывает, как эти философы надстраивают на фундаменте указанных предпосылок следующий “этаж субъективности”: “сознавание причинности, субстанциональности и т. п. имеет еще более субъективный характер, чем ощущения” (С. 35). Трагедию и парадокс эмпиризма Лосский усматривает в следующем. Эмпиризм гордится близостью своих философских объяснений к действительности, как будто бы опосредованной опытом. Однако впадая в субъективизм, философы эмпиристского направления постепенно пролагают путь скептицизму: “при таких условиях не только нельзя познавать свойств внешнего мира, но даже и самое существование его не может быть доказано или, вернее, мы не могли бы при этом даже и догадываться о существовании какого-то внешнего мира...” (С. 36). Итак, терпит крах именно основная претензия эмпиризма на то, что он якобы позволяет объяснить знание внешнего мира и его объекта, т. е. знание, которое “совершается как реальный процесс в познающем субъекте, но имеет отношение к процессам, находящимся вне познающего субъекта” (С. 48). Такова расплата за ошибочный исходный пункт эмпиризма — т. е. за положение, согласно которому “все материалы знания признаются за обусловленные извне и потому субъективные”. Результатом являются “саморазрушительный скептицизм” эмпиризма (С. 50). Наконец, философы этого направления впадают в противоречие с фактами опыта, что для эмпиризма более непозволительно, чем для какого-то ни было другого направления.

Принимаясь за разбор философского рационализма нового времени, Лосский прежде всего констатирует: Декарт, Спиноза, Лейбниц принимают, в сущности, те же предпосылки, что и эмпиристы. Так, рационалисты тоже полагают, что “Я и не-Я обособлены друг от друга, и что все состояния познающего субъекта целиком суть личные субъективные состояния сознания его” (С. 53). Но поскольку идеал рационалистов — ясное, отчетливое, адекватное знание о внешнем мире, то им приходится отстаивать концепцию, согласно которой “знание есть копия внешней действительности, строящаяся в познающем субъекте” (С. 53). Лосского многие считали лейбницеанцем. Действительно, он полагал, что предпосылки, заложенные в декартовской гносеологии, всего яснее и последовательнее разработаны Лейбницем. Но и противоречия рационализма в лейбницеанстве, согласно Лосскому, проступают всего очевиднее. С одной стороны, Лейбниц рассматривает замкнутые в себе познавательные процессы монады как “ее личные духовные состояния, ее акциденции”. Но с другой стороны, душа, т. е. монада становится своего рода зеркалом вселенной. “...Мир воспроизводится познающей монадою в виде копии, а вовсе не в оригинале дан в актах знания” (С. 53). Рационалистам принадлежат большие заслуги в философии. Однако в коренных своих результатах рационализм, как считает Лосский, не менее противоречив, чем эмпиризм. Адекватному знанию придается “трансцендентный характер”. В итоге возможно даже отрицание адекватного знания, что приводит рационализм к “убийственному”, по словам Лосского, противоречию. “...Знание о внешнем мире и самый внешний мир при этих предпосылках не совпадают, отношения между ними или вовсе нет, или оно трансцендентное, а если так, то гносеология никоим образом не может свести концы с концами” (С. 56 — 57).

“Таким образом, — делает общий вывод Лосский, — и противоречия внутри эмпиризма и рационализма, и разногласия между ними, и согласие их в одном из пунктов теории знания одинаково и определенно указывают на то новое направление, в котором должна пойти гносеология, чтобы выйти из затруднения. В общих чертах это направление можно обрисовать следующим образом. Гносеология должна также и в учении о знании внешнего мира отказаться от противоречивого представления о том, что знание есть процесс трансцендентный по своему происхождению и значению. Иными словами, она должна отказаться от предпосылки рационализма и эмпиризма, согласно которой субъект и объект обособлены друг от друга так, что объект находится за пределами процесса знания и посылает в сферу этого процесса только свои действия или свои копии, прирожденные субъекту. Она должна снять перегородки между субъектом и объектом, признать их первоначальное единство и в этом смысле примирить их друг с другом. Начиная с Канта, философия вступила на этот совершенно новый путь” (С. 68).