Пруссаки и англичане, по их недоброжелательству к нам, ободряли «ветренного шведа», и нам приходилось сносить все его неприятности, так как «политика без сил оружия всегда слабая надежда». «Мы платились теперь за пренебрежительное отношение к соседу. Приходилось Бога молить о даровании мир мирови», — как писал гр. П. В. Завидовский.
«Дела наши идут не слишком хорошо, — сообщал другой современник, гр. А. А. Безбородко, гр. Воронцову (9 июля 1789 г.) — ... Галеры наши теперь до шли до Фридрихсгама. Целый год их вооружали, и то неисправны. Ни знания, ни доброй воли ни у кого не было... Командир их, принц Нассау, при неисправности вооружения, более еще затевает и всего требует, а между тем, дело медлится».
Все взоры и надежды тем не менее обращены были теперь на принца Нассау.
Принц Карл-Генрих-Николай-Оттон Нассау-Зиген (род. 1745 г.) — маршал французской армии, испанский гранд, богатый польский помещик и теперь наконец-адмирал русского флота. Нассау отличался физической силой и красивой наружностью. Война была его ремеслом. Отзывы современников о нем различны. Одни находили его приемы холодными, его манеры — заурядными, его разговоры — плоскими. Другие видели его поразительную энергию и величайшее презрение к смерти. Один из его современников писал: «Принц Нассау благородно мыслит и честно поступает. Он говорит, как думает, а думает он рыцарски благородно». Его неустрашимость признавалась, кажется, всеми. В 1786 г. этот авантюрист прибыл в южную Россию, где понравился князю Потемкину. В Турецкой кампании (1788 г.), командуя очаковской гребной флотилией в Днепровском лимане, одержал несколько побед над турками. 6 мая 1789 г. его назначили главным начальником всей гребной флотилии Финского залива. Современники не могли, конечно, равнодушно отнестись к возвышению этого — в их глазах, несколько сумасбродного — иностранца, который знал только два русских командных слова: «вперед» (пирот) и «греби» (гриби), за что наши матросы прозвали его «пирог и грибы». — Наблюдая в Кронштадте за работами на галерном флоте, он ежедневно посылал донесения Императрице на французском языке со множеством орфографических ошибок и беспрестанно жаловался на бездеятельность вице-президента адмиралтейств-коллегии графа И. Г. Чернышева.
Во время военных действий в пределах Финляндии особую пользу могла оказать шхерная флотилия, а она-то менее всего была приготовлена для предстоявшей кампании. Ни офицеров, ни матросов в достаточном количестве не имелось. Вместо матросов пользовались вольнонаемными крестьянами, которых хотя и называли водоходцами, но — «оные водоходцы ни на каких судах на воде не бывали». Лоцманов вовсе не имелось. беспорядки царили повсюду. Дело дошло до того, что без ведома принца Нассау хотели отправить в море эскадру графа Литта. Императрица, узнав об этом, написала графу И. Г. Чернышеву: «Ему (принцу Нассау) от меня рескрипты и команда не для бобов дана». Принц Нассау, видя противодействие графа Чернышева, помышлял даже об уходе. Граф Безбородко был прав: целый год вооружали флотилию и тем не менее она не была в боевой готовности.
В начале июня флот был, наконец, снаряжен. В наличности имелось 72 судна, 600 орудий и 10.500 человек, среди которых находилось около 5 тысяч гвардейских и армейских солдат, даже 50 казаков и 117 пленных турок для гребли. В рескрипте от 4 июня Императрица пожелала, чтобы «ветер и великое счастье содействовали усердию». — «Русские — удивительный народ, — писал принц своей жене: — даже ничтожная практика на небольшом переходе принесла уже много пользы. У шведов будут, быть может, более опытные офицеры, но постараюсь доказать, что храбрость все превозмогает».
Начался ряд неприятностей. Граф Мусин-Пушкин жаловался Императрице (23 июня) на «деятельность галерного флота, о коем я более шести дней даже и рапорта ни от кого не получал». «При свидании моем с принцем, — писал граф Мусин-Пушкин графу Безбородко, — худую я надежду имею на нашу флотилию, я и он сам не очень смело беретца показатца неприятелю».
Несколько позже принцу стал проявлять свою строптивость вице-адмирал Круз. Последовали рапорты и разборы. «Это какой-то черт, — писал о нем Нассау своей жене (7 авг.). — Этот дьявол Круз совершенно измучил меня». Дерзкое его письмо было переслано Императрице, и она вместо Круза назначила Балле (грек по происхождению).
После больших трудов, шхерная флотилия, едва выйдя в море, возбудила ряд мечтаний и надежд у наших начальников. «Боже мой, — писал Нассау своей жене, — как было бы мило отправить короля в Петербург. Императрица его приняла бы весьма благосклонно». Наши начальники отлично понимали, что пленением Густава можно было положить конец всей кампании. Но тем не менее разлад между ними не прекращался, а Мусин-Пушкин не покидал своего пассивного отношения к делу.