История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Пленный Клеркер относится к русским вообще крайне высокомерно и, видимо, оценивает все с точки зрения, усвоенной ранее и весьма неблагоприятной для всего русского. «Мы ехали, — пишет Клеркер в своих воспоминаниях, — ночью в коляске Лобанова, запряженной шестеркой лошадей. С нами в коляске сидел капитан Свенсон, на запятках стояли два солдата, а по сторонам два казака. Здесь проявляли себя и русская недоверчивость, которую можно заметить в каждом, и мрак, в котором находится нация относительно понятий, называемых честью, и, наконец, лукавство, с каким русские обходятся со всеми чужестранцами».

Русский полковник отправился с пленными в увеселительный парк Mon Répos (около Выборга), который прежде принадлежал принцу Фридриху Вюртембергскому, «принужденному 2-3 года перед тем, благодаря зависти, хитрости и уловкам великих мира сего», оставить Россию. «В этом увеселительном саду я и мои товарищи имели удовольствие разговаривать с великим князем (Павлом Петровичем), который обращался к нам весьма фамильярно. Он, по-видимому, хотел показать свою снисходительность, однако дал понять, что недоволен войной, сказав: «Господа, я лучше желал бы видеть в вас своих друзей, чего вы, быть может, в настоящее время не представляете». Расставаясь с нами, он прибавил: «Будьте уверены, что я с своей стороны, насколько это будет возможно, постараюсь усладить ваши дни, и для меня не будет большего удовольствия, как дать вам разрешение возвратиться в ваше отечество».

Клеркер часто бывал в Выборге в доме жены Мусина-Пушкина. «После трех-недельного пребывания в старом шлоссе, нам позволили прогуливаться по городу и в крепости, но под строгой охраной, которая зорко следила за пленными. Нас освободили из ужасной (?) тюрьмы и на честное слово мы свободно по своему усмотрению могли вращаться в городе и крепости. Я тотчас же устроился у одного адвоката, у которого прожил пять месяцев». «Девять месяцев я провел в этом городе (Выборге); самое неприятное время, какое я когда-либо переживал, принужденный жить среди народа, обычаи и нравы которого отличались от тех, которые усвоены честными и настоящими людьми. Этому народу неизвестна была истина. Я часто посещал ассамблеи или, так называемые у них, маскарады».

В то время, когда русские собирались «ставить твердую ногу в Шведской Финляндии», графу Мусин-Пушкину предписано было: «финляндцам от войск наших оказывать всю ласковость и пощаду к имению, дабы таким образом и деятельно уже доказать благое к ним наше расположение». С той же целью и из желания возобновить полезные для нас связи с финляндцами, Мусину-Пушкину разрешено отпускать некоторых пленных офицеров. Другое распоряжение того же времени гласило: впредь не держать ни единого пленного шведского офицера в Финляндии.

Русским, отвезенным в Швецию, предложили служить во флоте, с платой по 2 риксдалера. — 80 человек приняли это условие. Другие уклонились. Перешедшие в шведский флот, располагая деньгами, предались пьянству. — Пленных, содержавшихся в крепостях за разные преступления, присудили к работам, преимущественно на галерах. Число их доходило до 343.

Часть пленных, около 42 чел., пытались убежать, но были пойманы в лесах и на островах. — Предполагали, что им помогли наши офицеры, почему шестерых отправили в Фалунь.

Новой партии стали оказывать менее «сострадания». Находили, что первым пленным предоставили излишнюю свободу, так как они играли в карты и их посещали женщины. Среди пленных было не мало англичан; они проклинали упрямство и распоряжения принца Нассау-Зигена. Многих знатных русских король отправил домой, в надежде, что русские отпустят графов Левенгельма и Руденшёльда, служивших у него в гвардии.

К концу войны (6 авг. 1790 г.) некоторых русских офицеров освободили на честное слово не служить до заключения мира. Одни из них, однако, не в состоянии были воспользоваться милостивым королевским разрешением, за неимением средств для переезда в Россию.

Из другого источника известно, что пленных русских назначали на работы, но их оплачивали. Жаловаться на свое положение они не могли, так как в свободное время беспрепятственно развлекались пляской. Кадеты были отправлены в Упсалу, где могли продолжать свои упражнения. Гардемаринам король желал дать возможность заняться науками в университетских городах, но незнание шведского языка помешало осуществиться этому плану. Один из гардемаринов (Бунин) был по ошибке посажен в Свеаборгский каземат, где он, лежа на соломе, получал пищу сквозь отверстие в потолке. Когда ошибка была обнаружена, комендант от имени короля извинился.

«Вообще, — как свидетельствует в своих записках К. Масон, — эта война по своему характеру отличалась «от обычного способа ведения войны русскими». Они встретили во врагах шведах учтивость и храбрость; а всякий благовоспитанный русский, ценя в себе самом эти качества, дорожит ими и в других».