28 августа король, возвратясь в Стокгольм, охотно говорил со всеми о войне и мире, приписывал себе большую заслугу и славу, особенно в деле заключения мира, утверждая, что Императрица более его добивалась мира. Он хвалил мужество Императрицы и её поступки; он с пренебрежением отзывался о посредниках, говоря: я сам начал войну, сам и окончил ее.
Русские флаги, как трофеи, были доставлены в Стокгольм. Все ремесленные учреждения были освобождены от занятий, чтобы дать им возможность следовать за флагами и кричать ура. На роялистов и всех здравомыслящих это сборище мальчишек, руководимое полицией, произвело, конечно, неблагоприятное впечатление.
По возвращении в столицу, Густав III позвал к себе знаменитого скульптора Сергеля и приказал ему изготовить рисунок обелиска из гранита с тем, чтобы город поставил его, как знак своей признательности, королю. Разговаривая с бургомистрами Стокгольма, Густав сказал, что земель он войной не приобрел, но самостоятельности королевства достиг уничтожением Ништадтского и Абоского договоров. Королю показали рисунок проектированной статуи. Но он уже раздумал ставить себе мраморный памятник, который вскоре мог рассыпаться, а выразил желание воздвигнуть его из бронзы. В Европе короля называли в это время Густав Бесстрашный.
«Весьма лишь немногие войны, — говорит Ланжерон, — изобиловали столь важными событиями и представляли собой такое разнообразие, как поход в Финляндию 1790 года. Предначертания принца Нассау, в случае точного исполнения, могли бы уничтожить шведскую монархию. С другой стороны, если бы план нападения шведов на Ревель имел успех, Густав III очутился бы в С.-Петербурге. Тут именно Круз оказал России великую заслугу. Затем чрезвычайно быстро следовали друг другу: отчаянное положение шведов в Выборгской бухте, — где Густав был отрезан в продолжение трех недель от сообщения со всем остальным миром, — и блестящая победа, одержанная им, одна из знаменитейших побед в истории Швеции».
«Не случись конфедерации в Аньяла, — утверждает Ланжерон, — Густав III непременно дошел бы до Петербурга, что явилось бы страшным уроком для России. To же самое случилось бы в 1790 г. без крупных промахов Карла Зюдерманландского. И для России и для Густава III исход борьбы легко мог сделаться роковым. Отсутствие единства военной мысли в обоих лагерях препятствовало успехам сколько для одной, столько для другой воюющей стороны». Швеция израсходовала 24 мил. рублей, по исчислению других — до 36 мил. Она потеряла до 10 тыс. народа, истощила казну и страну. Численность населения Финляндии (вместо прироста) уменьшилась на 1.200 ч. Война легла на нее тяжелым бременем. Когда 13-24 августа она узнала о заключении мира, то никакой особой радости не проявила.
В шведской армии и во флоте от болезней умерло 9.779 человек; убитых было 1.439, раненых — 1.225 и взятых в плен — 4.957, причем 1.178 беглых и 3.782 должны были подать в отставку. Таким образом вся потеря доходила до 21.357 человек, из коих 2.824 чел. приходятся на 1788 г., 9.736 на 1789 г. и 8.799 на 1790 г. Проф. Л. Ставенов находит, что Швеция потеряла до 50 тыс. организованного войска.
В 1788 г. жителей в Финляндии считалось 706.370, а в 1789 г. — 705.088.
Кроме того, Швеция потеряла 15 линейных кораблей и фрегатов и 14 больших шхерных судов, не считая малых. Государственный долг Швеции утроился.
За кампанию 1788-1790 гг. у нас было выдано призовых денег участвовавшим чинам 227.898 р.; из них пришлось на долю адм. Грейга 2.500 р., Чичагова 13.777 р., Нассау-Зигена — 4.644 р., Круза 2.776 р. и т. д..
Одна из причин, побудивших Густава III взяться за оружие, было желание освободиться от вмешательства России во внутренние дела Швеции. Война была в известной мере продолжением революции 1772 г. Шведские историки, например К. Однер, держатся поэтому того мнения, что кампанию выиграл Густав III. Верельским миром он добился того, что устранил Россию от вмешательства во внутренние дела своего государства. Этот вывод делался из отсутствия в новом трактате указаний и ссылок на договоры в Ништадте и Або. Г. М. Армфельт желал вписать в трактат указание на невмешательство России, но Екатерина ответила (25 июля) Игельстрёму: «Учиненное бароном Армфельтом прибавление относительно невмешательства во внутренние дела отнюдь невместно, и не сходствует с достоинством государей давать на себя такие обязательства, которые и без того сами собой существуют».
Й. А. Эренстрем, близко стоявший к королю, отметил в своих записках, что «прямая, существенная цель войны не достигнута: Оттоманская Порта предоставлена была на произвол судьбы, и границы Швеции с Россией остались без изменения. Военный флот в значительной части уничтожен, людей погублено множество, и государство впало в огромные долги. Единственная выгода от этой войны было восстановление военной чести Швеции, которая после смерти Карла XII была сильно запятнана. Шведское оружие снова дало о себе знать с выгодной стороны».