История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Густав и Екатерина встретились впервые. «Свидание их происходило с изъявлением взаимных горячих родственнических чувствований». Искренности со стороны Императрицы нельзя было обнаружить, так как она давно недолюбливала его, как противника русской политики, и не могла простить ему революции 1772 г. Она считала его человеком, у которого нет ни закона, ни веры. Он же стремился изгладить прежнее дурное впечатление и расположить в свою пользу повелительницу великой Империи. Густав, зная свою способность очаровывать собеседников, употребил всю силу своего влияния, чтобы расположить к себе сердце могущественной родственницы. Его слабость к этикету, его широкая фантазия и другие его качества вызывали её сатирические замечания. У графа Готландского «во всем проглядывает необыкновенное желание нравиться всем. Мы живем дружно, как подобает двоюродным сестре и брату. Свита всюду ездит. Весело ли им — не знаю; они ложатся спать тогда, когда мы встаем». Блестящий двор Екатерины, её политика, её очаровательная личность произвели на Густава сильное впечатление. Она несколько изменила свое предубеждение, но не сблизилась с ним. Если судить о свидании по запискам французского представителя Корберона, то между сошедшимися двумя величинами чувствовалась невыносимая натянутость. Густав посетил академию наук и учебные заведения, Потемкин показал ему гвардейские полки, Чернышев — флот. Панин, Потемкин, Чернышев были очарованы королем.

Екатерина II и Густав III

Между русскими шел разговор о том, что Густав «приехал посмотреть, не может ли чего-либо (из бывших шведских земель) получить обратно». Граф Ульрих Шеффер просил графа Патта ничего не предпринимать против новой Формы Правления. Граф Панин ответил, что король может не опасаться вмешательства, пока его деятельность ограничится внутренними делами. Панин прибавил, что Императрице желательно иметь доказательства одобрения Формы Правления со стороны риксдага. При свидании Густав поспешил объяснить Екатерине, что революцией 1772 г. он, против своей воли, причинил ей некоторую неприятность. В этом разговоре она, между прочим, сказала: «Я люблю мир и не начну войны, но если на меня нападут, то буду защищаться». Корберон утверждает, что у Густава «мало ума, твердого, основательного, глубокого, необходимого для властелина». На русских он произвел большое впечатление вследствие того, что они «ценят только внешность».

Густав остался очень доволен своей поездкой. Король находил, что партия шапок теперь им раздавлена, а интригам аристократов положен предел. «Теперь у меня есть кое-какой кредит в Петербурге», сказал Густав. Один из сенаторов заявил нашему представителю: «Вы сделали короля совершенно русским. Вы его избаловали. Мы его отошлем вам назад». Но поездка обошлась дорого, и она дала повод к выражению в Швеции неудовольствия на расточительность короля. После отъезда Густава III, между ним и Императрицей завязалась весьма дружественная и интимная переписка. Между прочим, Густав писал ей: «Я помню время, когда жаждал доказательств вашей дружбы, как лестных знаков уважения великой государыни, прославляющей свой век... В величайшей монархине я узнал и самую любезную женщину своего времени»... Они называли друг друга «братом» и «сестрой»; красиво, умно и игриво комментировали свою придворную и семейную хронику, затрагивали литературную и художественную жизнь. Но попытки Густава использовать свою поездку и дружбу для нужд Швеции не удались. Шутками и подтруниваниями Екатерина искусно отклоняла всякие политические его намеки.

С разных сторон Густаву сообщали, что Екатерина не верит в прочность его чувств. Но в переписке ей нравился непринужденный тон, и она охотно придерживалась его. Густав расписывал, например, опасность, грозившую северу от замыслов Пруссии. Екатерина отвечала: «если Шеффер и Панин узнают о нашей частной переписке, они пригрозят нам розгой. Какую фигуру представляли бы из себя брат и сестра, если бы les papas принялись их расспрашивать?».

Цель поездки короля не была достигнута. Он вложил в нее слишком мало утонченности и недостаточно последовательности и настойчивости. Ни в личных переговорах, ни в дружеской переписке Густав не добился признания со стороны Екатерины нового режима, ни её согласия на разрыв с Данией.

В 1778 г. король созвал риксдаг, которому объявил свое убеждение, что «пока он и Императрица живы, война между Швецией и Россией, сделалась невозможной». На этот раз представителям сословий пришлось более заняться славословием действий короля, чем содействием ему по управлению. Они присутствовали при крещении кронпринца; банковая комиссия благодарила короля за проведение реализации. Новые налоги риксдаг пытался определить на срок, но ему пришлось вотировать их на неопределенное время. Закон о свободе вероисповеданий прошел с некоторыми ограничениями.