История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

Масонство имело значительный успех в Финляндии, почему герцог Карл решился воздвигнуть и осветить в Гельсингфорсе новый храм тамплиеров. Он тогда же, в марте 1786 г., вместо Бьёрнберга, уполномочил «высокопросвещенного брата этого священного ордена Magister Templi и gérai dicus magnus и великого Guardian северного приората этой провинции, брата Густава-Адольфа Рейтергольма, барона», в качестве legatus а latere герцога Карла, иметь надзор и следить за действующими в Великом Княжестве капитулами и ложами, при чем этой должности присвоены были те же права и прерогативы, какими пользовался сам гермейстер, герцог Карл.

На основании этой власти Рейтергольм имел некоторое время надзор и попечение о делах масонского ордена в Финляндии.

К числу масонов принадлежал также генерал гр. Поссе — начальник войск в Финляндии.

Завоевания масонов в Финляндии произведены были не без затруднений.

Масонство, как и другие общества, выделялись множеством знаков отличий, принадлежащих различным степеням; этими знаками члены украшали себя во время празднеств ордена.

15 марта 1803 года король Густав Адольф издал всем ландсгевдингам страны указ, по которому, за исключением масонского ордена, находившегося под непосредственным покровительством самого короля, всем орденским обществам, под угрозой роспуска ордена, приказано было представить на рассмотрение и окончательное одобрение свои клятвенные и обязательные формуляры, а также отчет о цели общества. Следствием сего было то, что большинство этих обществ прекратили свое существование. Но тем не менее масонский орден продолжал свою деятельность как в Швеции, так и в Финляндии, здесь, — даже еще несколько лет после её отделения от Швеции. Однако после этого отделения деятельность ордена в Финляндии весьма ослабела, потому что она уже не имела сношений с ложами в Швеции, а в царствование Императора Николая I окончательно запрещено было масонство в 1826 г..

Профессор Лагус говорит, что «самосознание Финляндии и в XVIII столетии не было плодом каких либо особенных политических событий и вызванных вследствие этого неудовольствий настоящим положением или желанием каких-нибудь сильных захватов, а также оно не родилось вследствие военных призывов, исходивших от частного лица или партии, которые, по указанию истории, предложили нации собраться вокруг своего знамени. Развитие этого самосознания отражает культурно-исторический, а не политический интерес, это — ровный, непрерывный тихий труд на благо родины и для приобретения большей ясности налитых форм национальной жизни, из которой возрастала все более горячая любовь к особой финской земле. Инстинктивное чувство к родине, прирожденное всем народам, постепенно перешло, под влиянием материального и идеального труда, в более высокое и более историческое чувство — в патриотизм; провинция Финляндия становилась в сознании её сынов все более действительной родиной. Этому развитию общественного мнения, самому прекрасному в нашей истории XVIII века, благоприятствовали обстоятельства. Тогда, когда предыдущее столетие делило свои интересы между теологическими и религиозными вопросами и тем, что происходило на полях брани, XVIII столетие выставило другие идеалы, отчасти имевшие свои корни в общем течении идей того времени, которые все выше стали подымать мирные занятия, а отчасти в упавшем престиже шведского и финского оружий. Преимущественное экономическое и историческое направление, которое науки по этим причинам приняли в Финляндии, возбудило в молодом образованном поколении определенную охоту посвящать свое внимание родной стране и переживаемой там жизни.

IV. Разрыв. Воинственный план Густава III.

Вступление на шведский престол, в феврале 1771 г., Густава III несколько обеспокоило Екатерину II. Предчувствие не обмануло ее. Голова её вновь коронованного двоюродного брата была богата проектами; энергия, боевые порывы и огромное честолюбие переливались в его крови.

Произведя государственный переворот (1772), Густав долго не мог решить, с кем из своих соседей — Данией или Россией — начать войну. С течением времени, он чаще и чаще стал мечтать о завоевании отнятых у Швеции Петром Великим и Елизаветой Петровной провинций и о восстановлении утерянного международного положения. Король горел желанием вернуть Швеции её славное прошлое и своим царствованием напомнить время Густава-Адольфа. Первые счастливые шаги сделали Густава III кумиром народа, но обстоятельства скоро столкнули его с этого лучшего пьедестала. Раненое самолюбие побуждало обрести новые пути к возвышению. Он понимал, что к намеченной высокой цели ведут два пути: один путь — общественных реформ, бережливости, жертв; другой — военной славы. Первый путь долгий и тернистый, второй — блестящий, скорый и громкий. Французское воспитание и природный склад характера порывисто толкали его руку к мечу. Путем боевых подвигов он рассчитывал быстро увенчать себя лаврами и народным расположением.