История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

В Петербург, в качестве разведчика, отправлен был шведский лазутчик, барон А. Л. Штирнельд (А. L. Stierneld). Перед отъездом, в январе 1788 г., он посетил нашего представителя при стокгольмском дворе, гр. А. К. Разумовского, от которого получил рекомендательное письмо к вице-канцлеру Остерману. Разумовский описал его, как выдающегося «патриота», предназначенного играть политическую роль у себя на родине. Король же отзывался о Штирнельде, как о «неприятном и очень подозрительном человеке».

В Остзейский край (в 1787 г.) король послал ловкого и образованного Иоганна-Альберта Эренстрема. «Вы сами видели, сказал ему Густав, что в Европе все готовится к войне. Неизвестно, может ли Швеция избегнуть ее. При такой неизвестности осторожность требует заранее принять меры и пользоваться возможными благоприятными обстоятельствами. Меня с разных сторон уведомили, что в Лифляндии и Эстляндии дворянство очень недовольно потерею ненарушимо сохраненных со времени Петра I привилегий. Я хотел бы узнать достоверно, в чем дело и такого ли оно рода, чтобы Швеция, в случае войны с Россией, могла извлечь из неё какую-нибудь пользу. Я назначил вас добыть это важное для меня и для государства сведение, и я уверен, что никто лучше вас не может исполнить мое желание в этом отношении». Вскоре король вторично призвал Эренстрема и более определенно выразился на счет своих воинственных намерений. «Я готов, — сказал он, — встретить, если нужно, своих врагов. Мой флот в хорошем состоянии, армия в потом комплекте, и в магазинах припасов в изобилии; в орудиях, порохе и снарядах недостатка нет. На счет денег не так благополучно, но, чтобы достать их, средства всегда найдутся».

В январе1788г. Густав III впервые условно решил напасть на Россию. Весной 1788 г. слухи о предстоящей войне были столь упорны, что Эренстрем поспешил домой из своей командировки.

Сведения о шведских вооружениях стали доходить до Петербурга с конца 1787 г. Их сообщал главным образом русский представитель при стокгольмском дворе, граф Андрей Кириллович Разумовский. Густав III познакомился с ним в Неаполе и выразил желание видеть его дипломатом в Швеции. Король считал графа Разумовского светским человеком, преданным удовольствиям, а потому безопасным в политическом отношении. И действительно, Разумовскому было только 35 лет. Красивый, образованный, он блистал в обществе и очаровывал всех французскими манерами и языком. «Сие теперь место тебе поручается знатное и важное по его связи», писал ему отец 26 мая 1786 г... Король... заносчив... Реляции твои пиши больше по-русски». Но сын регистрового казака по-русски не умел уже составлять своих депеш. Полицеймейстер Стокгольма доложил королю, что нет оснований подозревать его в иных интригах, как «celles de l’amour et de galanterie». Своему молодому заместителю Морков внушил, что герцоги Зюдерманландский и Остроготский осуждены на вечную незначительность; первый вспыльчив и предан пороку пьянства, а кронпринца приучили к театральной пышности трона. Согласно требованию своей Повелительницы, А. К. Разумовский казался гордым, равнодушным, и полупрезрительно относился к бравадам короля. Его шпионы не спускали глаз с деятельности военного ведомства, сам же он расточал уверения нации в миролюбии России.

Граф Андрей Кириллович Разумовский

Первое появление А. К. Разумовского при шведском дворе было блистательное. Однако в круг приближенных короля он не вошел.

Взаимные отношения короля и Разумовского быстро испортились. Г. М. Армфельт утверждал (16 мая н. с.), что король ненавидит Разумовского более, чем всю русскую нацию, вместе взятую. Король обвинял графа Разумовского в том, что он открыто распространял свое неудовольствие в столице, старался подорвать авторитет верховной власти в Швеции и вообще нарушал предел своих обязанностей. «Заметьте, пожалуйста, писала Императрица Гримму, что шведский король всегда казался доволен графом Разумовским. Помниться, у меня есть письмо, в котором он отзывается о нем с особой похвалой, и он никогда не жаловался ни на графа, ни на его предшественников».

Граф Разумовский проник в намерение Густава воспользоваться турецкой войной, для нападения на Россию, но Петербург в своем самомнении не верил графу и не приготовлялся надлежащим образом к обороне. Государыня долго держалась того мнения, что «шведы войны вести не будут», а приготовлялись лишь для вида к военным действиям, чтобы «поквитаться с турками в пяти миллионах».

Порта обязывалась уплачивать Швеции в течение 10 лет по 1 мил. пиастров ежегодно, а в случае объявления войны России — еще особое вознаграждение за военные издержки.