История Финляндии. Время Екатерины II и Павла I

10-21-го мая майор Мориан возвратился в Стокгольм с новой депешей Нолькена. В ней уже говорилось, что в Кронштадте вооружаются около 20 линейных кораблей и 8 фрегатов, из которых 15 линейных судов и 6 фрегатов предназначены для Архипелага, остальные же для Балтийского моря, но кажется очень трудно будет набрать экипаж для всего флота, а также для 32 небольших негодных галерных судов, которые будут приводить в порядок. Для 6.000 человек, которые отправятся в Средиземное море, устраивается лагерь в Ораниенбауме; а в большом Царскосельском лагере находятся 20.000 человек, но кажется это число преувеличено. «В высшей степени затруднительное положение России удерживает ее от вмешательства одновременно в войну с двумя державами». «Императрица несомненно преисполнена несправедливым негодованием против вашего величества, но не настало еще время разразиться этому гневу; пока имеется в виду восстановить мир с Портой». Однако нельзя быть уверенным, чтоб гордый нрав императрицы не соблазнил ее на необдуманное решение, особенно теперь, когда в отсутствие Потемкина никто не смеет возражать ей. Ясно, следовательно, что этой депешей Нолькен — насколько позволяла ему совесть — шел навстречу воинственным стремлениям короля.

Король повелел Ф. Аспу снять копию с последней депеши Нолькена, исключив при этом некоторые мягкие и сдержанные замечания посланника. На этой копии король отметил, как принято делать на оригиналах, время её получения. Асп составил также промеморию по поводу сведений, которые, по-видимому, доставлены были другим лицом.

Эти исправленные документы должны были не только убедить совет Швеции в необходимости обширных вооружений, но и напугать его. Король созвал совет на 11 — 22-е мая и, видимо, остался им вполне доволен, так как писал Г. М. Армфельту: «сегодня я перешел Рубикон, или, чтобы точнее выразить правду, совет меня перевел через него. Я не думал, чтоб старики могли быть столь оживленными и мужественными».

Императрица, как видно, была хорошо осведомлена о том, что происходило в Стокгольме, так как 28-мая писала Гримму: «Вот мой многоуважаемый брат и сосед, тупица, затевает вооружения против меня на суше и на море. Он сказал своему сенату речь, в которой изложил, что я вызываю его на войну, что-де в том удостоверяют все донесения его здешнего посольства. Эти донесения он приказал прочесть, и его сенат сказал своему барину, что его величество всегда прав; по выходе же из сената, каждый говорил, что его величество делает отчаянные натяжки из донесений своего посланника, который говорит как раз противное тому, что ему приписывает его величество. Между тем его величество, по выходе из сената, отдал приказание вооружить галерный флот и двинуть в Финляндию семь полков; надобно думать, что они теперь уже выступили в поход. Если он меня атакует, я, надеюсь, сумею оборониться и, оборонясь, буду говорить, что его следует посадить в сумасшедший дом; если же не атакует, то скажу, что он еще более полоумный, поступая так, как он поступает, с целью оскорбить меня».

В Швеции торопливо осуществлялась мобилизация. В то время, как Мориан ездил в Петербург за подходящими для короля сведениями, Толль отправился в западную и южную Швецию, с целью высылки из разных крепостей оружия и амуниции в Карлскрону, где снаряжался флот, а главному адмиралу графу К. Эренсверду предписано было тайно приготовить еще три линейных корабля и один фрегат.

Король тщательно скрывал от народа и сановников свои завоевательные замыслы, зная глубокое отвращение шведского дворянства к воинственной политике и недоверие его к власти, вызванное государственным переворотом 1772 г. Обстоятельства побуждали короля довольствоваться указаниями своего тайного военного совета, в состав которого входили генералы Толль, Рут и Отто Вреде. Но эти лица, как видно из слов самого Густава, являлись более исполнителями его желаний, чем советниками. «Только Провидению известно, вернусь ли я с войны или нет; если я в ней погибну, то, вероятно, вся ненависть и злоба народа обратится против вас, господа, так как все думают, что вы мне присоветовали ее. Поэтому я вручаю вам эти подлинники протоколов, из которых видно, что вы не советовали мне начинать войну, и что я один по собственной своей воле и вследствие сообщений, сделанных мне моими министрами при иностранных дворах, предпринял этот поход». Густав в свою очередь считал войну роковой, предопределенной судьбой. «Для утверждения царствования нужна война». Теперь, по его мнению, наступило время войной дать значение своему царствованию.

Флоту надлежало быть готовым к выходу в море не позже 30 мая 1788 г. Так как это приказание состоялось в марте, то пришлось работать днем и ночью. Такая торопливость неизбежно должна была отразиться на боевой готовности судов.