История Финляндии. Время Елизаветы Петровны

Искры недовольства, и во время войны 1741—1742 гг. зловеще сверкали то здесь, то там. Война вновь главной своей тяжестью обрушилась на Финляндию, и население, где могло, не скрывало своего чувства. В записках современников нередко сквозит недоброжелательное отношение финнов к шведским властям и шведскому пришлому войску.

«В начале кампании назначен был постой в Гельсингфорсе, — читаем у пастора Тибурциуса. Горожане не оказались благосклонными. Наконец, офицеры и священник получили обед за 2 далера у гражданина Т., однако хозяин угостил их больше ругательствами, чем едой; в страшных выражениях он заявил особенное неудовольствие против короля и государственных чинов, объявивших войну».

«Недалеко от Гельсингфорса офицеры с несколькими солдатами укрылись от непогоды в харчевне, чтоб немного обсушиться у большой печи; в это время некоторые из офицерских денщиков, сопровождавших их из Гельсингфорса, взяли за плату немного сена в пасторском доме, напротив харчевни. Это раздражило население и, несмотря на то, что подполковник приказал заплатить за все, посетители харчевни (krögarfolket) разразились ругательствами, в которых сказалось их настроение. Да, они говорили, что готовы лучше помогать русским, чем нам, шведам. Удивленный подобной выходкой, я сказал: не может быть, чтобы вы серьезно утверждали это, потому что ранее, в петровскую войну, находившиеся здесь русские жгли, умерщвляли и страшно безобразничали, чего шведы, как ваши братья, не могут и не желают сделать. На это они с горечью отвечали: «Тому виноваты были шведские сиссары, партизаны, сами же русские — хороший народ».

«22 сентября назначено было выступление, но мы, — продолжает свой рассказ шведский пастор, — принуждены были остаться на месте, потому что привезшие нас крестьяне, сбежали, а новых почтовых лошадей не выслали. Нельзя было найти ни одного земского полицейского; все они скрылись в лесах, а причиной тому была, как говорили Ости Вестготская кавалерия, которая проходя здесь, била земскую полицию.

«Рано утром 23 сентября командировали мы солдат за лошадьми; в лесу они нашли большое число лошадей и телег; открыли их захваченные крестьяне, почему в 9 часов мы были в состоянии выступить и во время прибыли в Борго, в 2¹/₂ милях от Сиббо. Борго — довольно красивый город, но что особенно обрадовало нас, так это то, что мы в нем нашли чрезвычайно хороший народ и честных шведов. Здесь опять начались недоразумения из за лошадей; старых почтовых лошадей более не оказалось, а тех, которые привели, квартирмейстер Лейб-Гвардейского полка силой отнял у ленсмана, да еще вдобавок выругал его».

Судебное расследование по делу ген. Дидрона установило, что его повар запряг в воз содержателя станции в местечке Мёрском.

Подобные отношения истекали отчасти из общего недовольства финнов войной, отчасти из народного антагонизма. Недовольство войной, особенно в первое время, являлось всеобщим среди населения Финляндии.

Об этом недовольстве финнов шведское правительство, конечно, знало, так как жители не скрывали своих чувств. Некоторые финляндские семейства бежали в Стокгольм, где, — как пишет Н. Тенгберг, — «говорили, что многие финны готовы были променять шведский скипетр на русский». «Во время войны, — читаем у того же исследователя кампании 1741—1742 гг. — шведским генералам трудно было получить необходимые сведения, тогда как русским, сказывали, известно было, благодаря крестьянам малейшие движение шведской армии». Другие писатели прибавляют, что лучшие сведения гр. Ласси получал от выборгских граждан, которые, имея родственников в остальной Финляндии, сносились со всеми её городами.

Н. Тенгберг высказывает предположение, что часть лагеря при Мартилла была сожжена и ограблена местными крестьянами. О настроении населения дает, наконец, весьма определенное представление тот факт, что крестьяне в тылу армии, у Абборфорса, покушались сжечь мост, чтобы таким способом воспрепятствовать отступлению и принудить шведскую армию к принятию боя. Швед бросал чужие поля, финн терял родной приют и отчий дом.

Отношения между финскими и шведскими войсками, также заставляли желать значительных улучшений. Эпизод, отмеченный в записках Тибурциуса, в данном случае довольно поучителен. Один из словоохотливых офицеров финского полка, зная, что разговаривает с пастором шведской гвардии, насмешливо отзывался о ней, и когда пастор долее не пожелал слушать его обидных слов и собирался уйти, офицер прибавил: могу сказать о гвардии, как генерал Дюринг выразился о своей невесте: Werf sie hinter meina — sie ist nicht niits.