История Финляндии. Время императора Александра I

Спренгтпортен ответил: «Я согласен, что земским чинам следует предоставить полную свободу в их обсуждениях, что возрождающаяся свобода тем недоверчивее, что ей неизвестны её права, а потому не следует тревожить ее слишком явной опекой, которая вносит характер зависимости. Никто больше меня не проникнут этими истинами; я первый настаивал на созыве этого сейма и доказал необходимость его для образования объединяющего звена между Монархом и его новыми подданными; я один боролся на месте выборов против затруднений, которые беспрерывно скоплялись предрассудками, чтобы задержать это начинание, а также я один осмелился взять на себя гарантию его успеха, поддерживаемый в своих основах лишь моим повелителем, не пренебрегшим следовать по пути, который, согласно его справедливому духу, его благородной твердости, его знанию и свободомыслящим идеям, казалось соответствовал его собственным интересам. Это дело, стало быть, немного и мое дело, и потому мне не желательно уничтожить его проведением правил, не соответствующих тому доверию, которое я желаю внушить населению Финляндии. Вам следовало обратить внимание, милостивый государь, насколько тон в действительности с того времени изменился в пользу наших интересов, и насколько Его Величество привлек к себе все сердца, счастливые тем, что видели его, и гордые тем, что принадлежат ему; если и найдутся интриганы, говорящие противоположное, то их следует причислить к тем, которые никогда не довольны, какое бы хорошее дело ни совершалось. Но если с одной стороны было бы неумно вмешиваться в дела собрания, — идущего колеблющимся шагом навстречу свободе, которую оно старается изучить и в которой оно может ошибиться, если во время не будет руководимо, — то с другой стороны, было бы не менее опасно слишком много уступать из прав правительства, потому что ему надлежит, без оскорбительного влияния на обсуждения, узнать дела собрания и порядок, в каком они ведутся. Так дела поставлены в Стокгольме и так они должны быть поставлены в Борго. Такая опека, если так можно назвать ее, тем более необходима, что никакое дело, какого бы свойства оно ни было, строго говоря, если оно вызывается особой пропозицией, не должно рассматриваться без уведомления о том правителя, причем он обязан дать отчет о тех распоряжениях, которые уже сделаны или которые будут предприняты». В конце письма Спренгтпортена говорится: «Впрочем, если я высказал слишком многое, если мои мысли не совпадают с мыслями моего августейшего властителя, то, да простит он мне, говорит умирающий».

Вообще в делах Боргоского сейма Сперанский принял большое участие. Все главные акты, придавшие значение этому сейму, составлены Сперанским. Черняки написаны в его канцелярии и им собственноручно исправлены. Он выработал и утвердил церемониал открытия сейма. Он сочинил французскую речь Государя, грамоту от 15 — 27 марта 1809 г. об утверждении религии и основных законов Финляндии, а также высочайшее объявление от 23 марта — 4 апреля 1809 г. Вместе с Ребиндером он, наконец, составил те четыре высочайшие пропозиции, которые были положены в основу работ сейма.

Сперанский, оберегая сейм, предупреждал, что он имеет право обсуждать только то, что входит в эти пропозиции. Желания политико-экономического свойства могли быть выражены, но только в форме петиций. Особенно нежелательным Сперанский находил возбуждение вопроса о конституции, проект которой выработал Андерс Юхан Ягерхорн.

Это обстоятельство столь характерно для определения финляндской политики Государя и Сперанского, что заслуживает быть особо отмеченным. Существовавшие основные шведские законы Форма Правления 1772 г. и Акт Соединения и Безопасности 1789 г. полностью никоим образом не могли быть применимы к новому положению Финляндии, так как они требовали, чтобы Монарх отвергал «ненавистное единодержавие», исповедовал лютеранскую веру, в вопросах престолонаследия руководствовался шведским законом 1743 г., он лишался права пребывать вне пределов Финляндии, без согласия своих советников, не должен был назначать в Финляндию генерал-губернатора и т. д. Ясно, следовательно, что раз для Финляндии имелось в виду утверждение «конституции», то ее необходимо было или разработать, или точно определить, какие части шведских основных законов 1772 и 1789 г. г. оставлялись в силе для вновь присоединенной области. Ни того, ни другого, однако, не было сделано. Руководители политики новой окраины предпочитали ограничиться общими выражениями. Ю. А. Ягерхорн выработал проект конституции; но Сперанский принял все меры к тому, чтобы земские чины проекта не рассматривали и вопроса о конституции вообще не подымали. В письме к Де-Гееру он отклоняет все, что касалось затеи Ягерхорна.