А. Закревскому стало известно, что рефендарии секретари Финляндского Сената ведут непосредственную переписку с правителем Канцелярии Комиссии Финляндских дел. А. Закревский просил барона Р. Ребиндера «пресечь» такое нарушение учрежденного порядка. «Со всем почтением, которое я имею к лицу и к званию вашего превосходительства, — отвечал Р. Ребиндер, — не могу однако же согласиться, чтоб я не сдержал данного мной слова не преступать границы власти генерал-губернатора». Далее Р. Ребиндер пояснял, что не усматривает особого преступления в том порядке, который существует уже более 12 лет. «Если, например, губернаторы или другие чиновники будут писать ко мне официально, я не знаю, чтобы существовал какой-нибудь закон или постановление, запрещающее мне отвечать им... Повторяю, мне нечего скрывать, и вся Финляндия может засвидетельствовать, что не мое дело трудиться во мраке. Напротив того, я радуюсь тому, что имею дело с генерал-губернатором, который видит все собственными глазами. Я также, как и все, плачу дань слабостям людским, но если я заслужил снисхождение справедливейшего и великодушнейшего Монарха, то льщу себя надеждой заслужить оное и со стороны вашего превосходительства. Я пользуюсь правом, которое вы мне дали, говорить с вами откровенно».
А. Закревский не согласился «столь легким образом и без дальней огласки» прекратить дело... «Подобный род сношений Высочайше не установлен, а я и по долгу службы, и по характеру моему ревнителен к точному исполнению учреждений. По чувству откровенности не могу также скрыть от вас и другие неприятные для меня встречи». И далее А. Закревский пояснил, что архитектору Энгелю дано, помимо генерал-губернатора, предписание отправиться в Або. Естественно, что А. Закревский усмотрел в этом нарушение порядка службы. «Вынуждаюсь сказать вашему превосходительству не обинуясь», что если подобный ход дел продолжится, то должен принять соответствующие меры и «донести о том Государю Императору, ибо начальство над здешним краем вверено одному, а не двум».
Р. Ребиндер, отвечая, писал: «Признаюсь, что я виноват, ибо архитектор сей находится под начальством вашего превосходительства, и прошу извинения, но в то же время ссылаюсь на вашу справедливость... Запамятование есть, конечно, ошибка, которая заслуживала от вас выговора, но я не думал, чтобы сия ошибка была такого рода, чтобы могла заслужить угрозу жалобы Государю Императору и явного противоречия в отечестве, которому я с честью служил 29 лет».
А. Закревский возражал на некоторые положения Р. Ребиндера и пополнил свои пункты обвинения новым примером. Он узнал, что известным представителям духовенства края Ребиндер передал Высочайшее повеление собраться в Або, «о чем я доселе ничего не знаю»... В заключение А. Закревский прибавляет: «говорю о всем с вашим превосходительством с чистосердечной откровенностью и поистине без всякого желания причинять вам досады».
Урок, данный Ребиндеру, не прошел бесследно, и он признал, что «законопослушание должно бы согласоваться с финской нацией». Ребиндер в письмах к своим знакомым жаловался потом на трудность своего положения и признавался, что более не рисковал обходить генерал-губернатора. В 1826 г. (26 апреля) он писал архиепископу Тенгстрёму: «В силу порядка, который теперь установлен по Высочайшему повелению, все дела, какого бы состава они ни были, должны проходить через руки ген.-губернатора, прежде чем докладываются Императору». Один из подчиненных Ребиндера сообщал о нем: «Он лишен всякого влияния у Монарха».
В том же 1826 г. прокурор Сената, Валлен, получил частное письмо от барона Ребиндера. Оно полно с одной стороны опасений, а с другой дружеских советов. «Я не скрой от тебя, что мы все еще живем на вулкане, который от одной искры может взорваться. Неотступно прошу тебя употребить все свое влияние на успокоение умов и совет сенаторам нашим быть осторожными, хитрыми и хладнокровно обсуждать наше особое положение. Здесь далеко от того, чтобы общее настроение было в нашу пользу, наоборот, оно, безусловно, против нас; и если что-либо у нас случится невыгодное, это будет выигрышем в глазах тех, которые всегда нас презирали и нам завидовали. У престола у нас нет защиты ни в ком, кроме самих себя. Наши внутренние споры, зависть, интриги и несчастья являются здесь страшным оружием против Финляндии».
Какими обстоятельствами вызвано подобное письмо — неизвестно. Надо полагать, что местные власти были смущены и расстроены напором энергичных генерал-губернаторских требований и тем громадным расположением, каким в это время пользовался А. А. Закревский у Государя.