В начале войны финские войска состояли: из гвардейских стрелков, гренадерского стрелкового батальона и флотского экипажа — всего 3 тыс. человек. Главными силами, защищавшими страну, явились, таким образом, русские войска. В виду того, что защита лежала «на чужеязычной военной силе, — заявляет В. Валлин, — надвигавшаяся война в туземном населении края не вызвала никакого особого воодушевления. Страна сознавала себя игрушечным мячиком в более сильных руках. Какая же могла быть нужда участвовать в защите её? Спокойно и безучастно готовились поэтому встретить грядущие события». «Грядущие события» изложены Валлином в тоне насмешки над русским правительством и кн. Меншиковым, посланным «усмирить» Турцию. «Молодые люди из общества, — утверждает Валлин, — во многих местах ездили даже повеселиться на корабли врагов. Газеты, издаваемые лицами из этого общества, не упускали случая указать на незначительность происшедших сражений и на постоянно выказываемую врагом гуманность и мягкость.
Глядя на бомбардировку Свеаборга, искренно пожимали друг другу руки, восторженно смотрели друг другу в глаза, как будто видели перед собой большой очистительный огонь, из которого должна была народиться новая жизнь и новое время».
Однако, пожертвования из некоторых частей Финляндии поступали. Да, соглашается автор, но сейчас же поясняет, что пожертвования Сердоболя были значительны вследствие того, что он был русским городом, а жертвователи Таммерфорса получили золотые медали, особые права и дворянское достоинство. Что же касается прибрежных жителей Эстерботнии, то они жертвовали потому, что более других пострадали от союзников и т. д.
Сельскому населению предстояло выставить 3.600 чел. Из Гельсингфорса посланы были генерал гр. Армфельт, и барон Котен разъяснять народу их обязанности. Ген. Котен говорил о том благе и тех выгодах, которыми край долго пользовался под мирным русским правлением. Количество населения возросло в два раза. Государь желает получить с северных областей лишь половину того, что они должны были бы выставлять, причем издержки по вооружению он брал на себя. На пылкую речь генерала мужики ответили полным молчанием. Наконец, из толпы вышел один и заявил, что они не согласны отдавать своих сынов на побои и колотушки офицеров, как, это им приходится ежедневно видеть в деревнях, где квартировали войска. Другой крестьянин заявил генералу, что у них нет изб для помещения новых солдат. Выручил коронный фохт: он громко и грубо ответил за народ, что с этого уезда будут выставлены люди на войну».
«Батальоны были сформированы, — рассказывает далее В. Валлин, — но из батраков, из гуляющих людей (renkija jontomiehet)».
Цена на рабочие руки поднялась, и в этом автор видит «важный поворотный пункт в истории рабочего класса Финляндии».
Пострадали судохозяева. «В утешение за потерю судов крестьяне получили горсточку георгиевских крестов».
Во время сражений, по описанию В. Валлина, героями вели себя только финны. Действия русских начальников вызывали смех и презрение. Финский гвардейский батальон провел зиму в мелких городах западной России, где от «военной болезни» (тифа) умерло до 220 чел. Над их могилой поставлен памятник с латинской и финской надписями: «Здесь покоится 220 жертв убийственной болезни 1854 — 1855 годов финского гвардейского стрелкового батальона». «Случалось ли кому из финнов, — спрашивает В. Валлин, — видеть памятник этой Восточной войны?»
В перечне последствий войны автор указывает на телеграф, которым разрешено было вскоре пользоваться местным купцам, на развитие земледелия, вследствие затруднения, возникшего по вывозу леса, на пробуждение интереса населения к газете. «Восточная война не произвела идей свободомыслия, но она выдвинула их на первый план. В этом, — по мнению В. Валлина, — главное значение войны».