История Финляндии. Время императора Николая I

Ночью картина боя делалась еще ужаснее. Хвостатые конгревовые ракеты шипя рассекали воздух. Зеркальная поверхность моря увеличивала впечатление. Смерть грозила со всех сторон. Стоя в дыму и огне, русские храбро отстреливались. Ничто не смущало храбрецов: ни ураган чугуна и свинца, ни ужасный взрыв пирамиды ядер, ни многочисленные пожары. Наиболее тяжелая участь выпала на долю защитников корабля «Россия», поставленного около крепости. Ядра неприятеля пробивали её борты и палубу, ломали снасти, разили людей. Крюйт-камера едва не загорелась, но моряки не дрогнули.

Настало утро 30 июля. Ласковое теплое солнце осветило место боя, тихая поверхность моря разделяла врагов. Союзники ликовали; в Свеаборге раздался церковный благовест. Первого августа флот неожиданно ушел.

Неприятель почему-то радовался и рассчитывал, что удар, нанесенный им, был «жестокий» и что «Свеаборга больше не существует». Все это самообольщение и ложь, распространенная им по Европе. — Враги устроили «адский огненный дождь» над крепостью, бросили в нее до 60 тыс. пуд. чугуна, но она осталась неповрежденной. Средств сокрушить Свеаборг у союзников не хватило, и они отплыли от её стен, не достигнув никакого успеха. Убытки наши были самые ничтожные, несмотря на то, что Свеаборг выдержал самое большое из всех бывших до того времени бомбардирований с моря (адм. Коломб).

Этой попыткой кончилась кампания 1855 г. Никакого существенного ущерба нам на севере, в Балтийском море, не было причинено. Союзникам пришлось довольствоваться лаврами юга.

Тяжелое наследство получил кн. М. Д. Горчаков в Севастополе после своего крайне нерадивого и неспособного предшественника кн. Меншикова. Между тем, союзники, подкрепленные новыми присылками войск и снарядов, энергично наступали.

Вице-адмирал Дондас

Одна лишь могучая грудь николаевского солдата сдерживала их. Но враги технически были лучше обставлены и в долготу солдатская грудь да знаменитые контр-апроши не могли, конечно, отразить стремительных натисков неприятеля, превосходившего нас своей численностью, вооружением, богатством. Пала, наконец, последняя опора Севастополя. Русские отодвинулись за бухту, оставив союзникам одни дымившиеся развалины. Остановился и враг. Малахов курган он взял, но у подножия его сам истек кровью и далее двинуться не мог. Да и в Париже, и Лондоне сознали, что боевые средства союзников истощены. В интимном письме Наполеона III к королеве Виктории читаем: «...для всего мира ясно, что не можем побороть России собственными нашими средствами. Итак, что нам делать?»

Оставалось положить конец войне договором. Так и было поступлено: 18 марта 1856 г. в Париже воевавшие стороны подписали трактат после того, как союзники потеряли 159.200 чел. и 4.157 мил. франков чрезвычайных расходов, а Россия — 110.000 чел. и 4.000 мил. франков.

По этому трактату Аландские острова остались за Россией, но условились на них не возводить укреплений, что было особенно легко исполнить, так как наше правительство вовсе не полагало возобновлять бесполезного Бомарзунда.

В итоге — падение Севастополя; но Севастополь не позор и не «погром», Севастополь — полон подвигов и героизма. Севастополь вписал чудные страницы в нашу боевую летопись, начиная со славных моряков Нахимова и Корнилова и кончая ополченцами, арестантами и простыми женщинами, во множестве отличившимися на бастионах. Их мужество напоминает героический эпос, их отвага дышит великим патриотизмом, их подвиги создали нам новую славную эпопею. По собственному выражению Николая Павловича, Севастопольская война оказалась, «быть может, трауром по русском флоте, но никогда — по русской чести».

Сорокин. Комендант Свеаборга

Севастополь пал потому, что часть России коснела в крепостной зависимости, а часть — забыла, что у неё имеются обязательства по отношению к родине. Севастополь пал потому, что науке, искусству, таланту и большим материальным средствам Запада Россия могла противопоставить лишь отвагу николаевского солдата. Наконец, кн. Меншиков оказался преступно нерадивым и до изумления неспособным.

Исходом Севастопольской кампании было бы несправедливо мерить и оценивать все царствование Николая I. Тяжестью Севастополя нельзя уничтожать значения тридцатилетнего царствования. Идя по этому пути, не придется ли осудить лучшую пору царствования Александра II за недочеты, открывшиеся во время войны 1877 — 1878 гг.? В кампанию 1877 — 1878 гг. восторжествовали Грегеры, Коганы и Горвицы, госпитали были плохи, вооружение недостаточное... несмотря на то, что ей предшествовали 22 года реформ Александра II и министерства Д. А. Милютина. Ближайшим последствием Севастополя явились реформы. В течение 8 лет (1858 — 1866) были преобразованы суды, введены земские учреждения, а главное — отменено крепостное право. Не свидетельствует ли это, что реформы были подготовлены царствованием Николая I? Будь Россия разгромлена под Севастополем, она не могла бы столь быстро осуществить коренные преобразования, так широко захватившие основы её народной жизни.