История Франции

Рабочие шелкоткацких предприятий зарабатывали в 1815 г. сто су в день; в 1830 г. вследствие конкуренции и кризиса они получали не более восемнадцати — это означало нищету. При посредничестве префекта некоторые хозяева согласились подписать договор о минимальной оплате труда. Но остальные отказались. Ликование рабочих сменяется их гневом, забастовками, стычками. Спустившись с холма Круа-Русс, рабочие заняли Лион. Правительство Жана Казимир-Перье видело в них мятежников, и на ткачей были обрушены ужасные репрессии, тарифы упразднены, а префект смещен.

Затем правительство ускорило в городе фортификационные работы. Вскоре Лион оказывается в кольце укреплений: форт Ламот, форт Монтесюи, форт Сент-Ирене.

Лучшей обороны города от врага нельзя было придумать. «Итак, пушки, чтобы предотвратить неприятные последствия конкуренции. бедно вооруженные солдаты, чтобы сражаться против безоружных бедняков. Министры, депутаты, пэры Франции, похоже, не нашли лучших средств управления», — писал Луи Блан.

Благородство и бескорыстие, проявленные восставшими рабочими, поразили и восхитили современников, в том числе тех, кому пришлось осуществлять репрессивные меры. Одним из них был, например, Ламартин, писавший: «Город взяли штурмом сорок тысяч рабочих, но, победив, они вели себя подобно семинаристам». Двадцать девятого ноября 1831 г. он писал своей лионской подруге Марселине Деборд-Вальмор: «Взгляды прикованы к Лиону. Сочувствие, которое вы проявляете ко всему человечеству, в этот момент должно было иметь источником жалость. Сколько невинных погибших. Вокруг поступает столько заказов на траурные одежды, что мы падаем к коленям жертв — в изумлении, что сами не носим траур. В этом громадном восстании политика не играла никакой роли. Это голодный бунт. Женщины кричали, бросаясь к военным: “Убейте всех нас, мы больше не будем голодать.” Раздались два или три возгласа “Да здравствует Республика!”, но рабочие и народ ответили: “Нет, мы сражаемся за хлеб и работу”. Мы ожидали грабежей и поджогов в случае их победы. Ничего подобного. Ни одного хладнокровного преступления после борьбы. Триста солдат погибли. Рона стала красной. Эта бедная [Национальная] гвардия отказалась стрелять первой по рабочим, которые всего лишь требовали работы. Десять или двадцать неблагоразумных гвардейцев все же открыли огонь. Тогда все смешалось и сбилось в кучу: женщины, дети и народ, шедший рядом с рабочими, храбрость которых была тем более невиданной, что они, шедшие в лохмотьях, были измучены голодом».

Ламартин комментирует: «Все чувствуют, инстинктивно, что социальный вопрос более не окрашен в цвета какого-либо знамени». Он скорее обвиняет буржуазную Национальную гвардию, в которую входит сам и которая «при первом же бунте заменяет собой закон».

В 1848 г. Ламартин будет взвешивать значение событий, но в 1831-м он искренне страдает и возвращается к себе на родину в Мильи в полной растерянности. Другие романтики анализируют, не поддаваясь чувствам. «Итак, — пишет Марк Жирарден, — судьбами современного мира правят превратности торговли. Варвары, угрожающие обществу, более не живут на Кавказе или в степях Татарии: они обитают в пригородах наших фабричных городов. У нашего общества есть собственная язва — это его рабочие. Удалите торговлю, и наше общество умрет. Увеличьте ее, и вы увеличите пролетарское население, которое от малейшего несчастья может остаться без средств к существованию». Шатобриан видит в этом еще более глубокий политический урок. «Это сословие [рабочих] предвещает собой конец одного общества и рождение другого… Королевская власть и аристократия гибнут. Грядущее наступление на собственность является фактом, который имеет непосредственное отношение к французскому обществу.

Иными словами, иерархию чинов сменяет иерархия богатств. Промышленная собственность уже сейчас поставлена под вопрос, завтра под вопрос будет поставлена собственность вообще». В 1840 г. Пьер Прудон пишет: «Собственность — это зло». Меттерних, гарант европейского порядка, в 1831 г. рассуждает: «В Германии мы пока еще имеем дело с оживленными выступлениями среднего класса против трона и высших классов; во Франции, где эти два элемента почти исчезли, чернь бунтует сейчас против среднего класса. Если не прибегать к мерам подавления, это закончится распадом буржуазного общества».

Некоторые романтики связали восстание ткачей с идеями Сен-Симона. Однако все было скорее наоборот. Только на исходе лионских событий сенсимонисты пошли к рабочим. В своем «Кратком изложении рабочего вопроса» Сен-Симон в 1835 г. писал: «Таким образом, на нижнем уровне повседневные превратности частной индустрии и колебания мировой торговли; а выше — фазы политического порядка, высшего регулятора всего и вся, отображают, как на термометре, эти высшие и низшие ступени нашего фундаментального кризиса».