«Первая республика дала нам землю, Вторая — избирательное право, а Третья — знание» — в этой краткой формулировке Жюля Ферри, прозвучавшей спустя сорок лет после революции 1848 г., не учитывался след, которыйона оставила в памяти французов, воплотивших в жизнь ее идеи значительно позже, уже при Третьей республике.
Революция 1848 г. в первую очередь была порывом к справедливости, свободе, демократии. Конечно, она являлась восстанием против режима Луи Филиппа, который сначала заигрывал с либералами, чтобы взять в руки власть, а потом проявил свой авторитарный характер. На демонстрациях 1848 г. вновь звучали требования, повторявшие обещания, которые не были сдержаны после 1792 и 1830 гг. Однако непосредственно после запрещения банкетной кампании за предоставление более широких политических свобод, что в конечном счете привело к отречению монарха, энтузиазм участников демонстрации 24 февраля ясно указывал на перемены в ожиданиях. Они шли уже существенно дальше тех требований, которые были выражены на демонстрации, прошедшей накануне.
Была провозглашена Республика. Чтобы четко противопоставить ее республике 1793 г., были отменены смертная казнь по политическим мотивам и рабовладение, провозглашены мир во всем мире, право на труд и борьба с бедностью; плохое обращение с животными в обществе сделалось преступлением (закон Граммона 1850 г.).
Гуманная и благородная в своем глубинном порыве, воодушевленная романтиками, такими, как Ламартин, Жорж Санд, Виктор Гюго, революция 1848 г. также была осуществлена адвокатами, защитниками прав человека и гражданина; глашатаев этой революции воодушевлял своеобразный мистицизм, которому не было равного в истории, за исключением, быть может, Февральской революции 1917 г. в России.
Однако то, что стало ненасильственной революцией, внезапно приняло новый оборот и уступило место авторитарному, консервативному режиму. Менее чем за один год иллюзии рассеялись, и республиканская идея рухнула, уступив место Второй империи.
Февраль 1848 года. В Парижской ратуше спонтанно формируется правительство с участием избранных оппозиционеров. Его воодушевляют Ламартин и Ледрю-Роллен, «исторический» основатель республиканской партии; к ним примкнули либералы из газеты «Насьональ», ученый-физик Франсуа Араго и близкие к социализму демократы — Арман Марра и Флокон. Чтобы создать противовес этим левым депутатам в парламенте, которые, тем не менее, не утратили связи с рухнувшим режимом, такие демократы, как Александр Ледрю-Роллен, обратились к Луи Блану, борцу за право на труд, и рабочему Александру Альберу, воплощавшему идеи своего класса. Пели «Шляпу долой перед картузом. На колени — перед рабочим».
Это правительство воплощает Вторую республику, оно распоряжается принять в качестве государственного флага не красное знамя, за которое выступали наиболее революционно настроенные депутаты, а — вместе с Ламартином — французский триколор, «объехавший весь мир» и украшенный красным помпоном.
Так друг с другом борются либералы и социалисты, а Ледрю-Роллен и Ламартин воплощают примирение, центр. Но настроение жизнерадостное, сговорчивое. «Поскольку дела были отложены, — рассказывает Гюстав Флобер, — тревога и ротозейство подталкивали всех за пределы своих домов. Небрежность в одежде смягчала социальную разницу, ненависть пряталась, надежды выставлялись напоказ, толпа была безмятежна. Лица освещала радость по поводу завоеванного права. Чувствовалось некое карнавальное веселье, атмосфера бивуака; ничто ни развлекало в первые дни так, как виды Парижа» («Воспитание чувств»).
Но эти первые дни не были долгими.
Каким же образом ситуация успела ухудшиться так быстро?
Начиная с 28 февраля демонстранты стали требовать создания министерства труда, которое гарантировало бы занятость безработным, — поскольку их количество не переставало расти начиная с экономического кризиса 1847 г.[127]
Экзальтация манифестантов, ожидавших установления социализма, была огромной, — в этот момент социализм означал не национализацию средств производства, а защиту, которую государство обеспечивает трудящимся.Чтобы изучить и разрешить эту проблему, была создана так называемая «Люксембургская комиссия», руководство которой доверили Луи Блану и Альберу: от них таким образом намеревались избавиться другие, обеспокоенные члены правительства. Что касается практического решения проблемы — т. е. создания Национальных мастерских, — то оно было поручено одному из министров, Александру Мари, который, правда, не особо жаждал выполнять подобное задание, так что мероприятия, в частности земляные работы, не приносили ощутимой пользы и дискредитировали тех, кто их выполнял. Это был провал.