История Франции

Однако призыв избранных депутатов-республиканцев к оружию взывал к защите Конституции, а не Национального собрания, утратившего популярность с тех пор, как оно ликвидировало всеобщее избирательное право. Герцог де Морни и генерал Сент-Арно решили позволить парижанам спокойно сооружать баррикады, чтобы затем дать им «хороший урок». Однако в первый же день вспыхнул инцидент, когда неожиданным залпом был убит депутат Боден. Этот эпизод стал известен благодаря свидетельству депутата Виктора Шельшера, человека, отменившего рабство. «Буквально накануне, — сообщил он, — какой-то рабочий будто бы сказал Бодену: “Вы что, думаете, мы сейчас подставим головы под пули, ради того чтобы вы по-прежнему получали 25 франков в день?” А тот ему ответил: “Сейчас вы увидите, как умирают за 25 франков в день”. И пуля сразила его. А затем, когда началось восстание на баррикадах, были убиты триста восемьдесят человек, из них двадцать семь — солдаты, а остальные в большинстве своем рабочие»[130].

Республиканское восстание еще активнее развертывалось в провинции, особенно в маленьких городах на юго-востоке и юго-западе, в сельской местности, но это не были крестьянские бунты, «Жакерия», как утверждала бонапартистская пропаганда: большинство из 26 800 арестованных были ремесленниками и лицами свободных профессий… Десять тысяч французов были сосланы прежде всего в Алжир или Кайенну[131]; более двух тысяч восьмисот — интернированы. Виктор Гюго и Виктор Шельшер, заклеймив государственный переворот, удалились в изгнание.

«Партия порядка», обезглавленная в Париже парламентским переворотом, тем не менее поддержала его в провинции из страха перед социальным взрывом. «Голосовать за Наполеона — не значит одобрять то, что он сделал, это означает выбрать между ним и полной катастрофой Франции», — говорил публицист Монталамбер. «Голосовать против него, — добавлял он, — значит согласиться с социалистической революцией. Это значит призвать диктатуру красных, с тем чтобы она заменила диктатуру принца, который за последние три года оказал несравненные услуги делу порядка».

Во время плебисцита, проведенного 24–31 декабря, 7 439 216 голосов были отданы «за», 646 737 — «против», 36 880 оказались «недействительными». За границей были высказаны сомнения относительно честности подсчетов; последующая проверка протоколов, сданных в архивы, показала следующие результаты: 7 145 393 — «за», 592 609 — «против».

Согласно республиканской традиции, принято обращать внимание в большей степени на репрессии, последовавшие за государственным переворотом, чем на количество жертв, к которым привела та же Республика в июне 1848 г., — а их было в три раза больше; или же на метод, которым республиканцы выхолостили результаты всеобщего голосования до того, как Луи Наполеон, в свою очередь, не преступил Конституцию.

Анализируя эти события, Огюст Конт, Алексис де Токвиль и Карл Маркс сделали совершенно разные выводы.

Конт радовался ликвидации парламентских институтов, учрежденных Хартией 1815 г. и отрегулированных в 1830 г. По его мнению, парламентаризм в Англии олицетворял победу аристократии и других классов над монархией. Но иначе обстояло дело во Франции, где уже в Средние века монархия соединилась с коммунами и буржуазией, дабы ограничить возможности аристократии. Практику сочетания парламентаризма и монархии Конт считал абсурдной. Следовательно, удовлетворительное решение состояло в том, чтобы ликвидировать парламентаризм, даже если страной управлял Наполеон III, ибо таким образом можно было положить конец «парламентскому идиотизму». Этот вывод следует из соображений человека, не желающего считаться противником демократии, заключает Раймон Арон. Отныне, считает Огюст Конт, бразды правления принимает экономическая система; значение имеет не представительство политических взглядов, а совокупность общественных и производственных сил. То, что происходит в парламенте, — дело второстепенное, если не ничтожное.