История Франции

Будучи любителем великих проектов, Наполеон III также поддержал проект сооружения Суэцкого канала, предложенный Фердинандом де Лессепсом (церемонию открытия канала проводила супруга Луи Наполеона — императрица Евгения); кроме того, император содействовал реализации планов молодого инженера Гюстава Эйфеля: тот создал эллипс из металлических арок, который в 1867 г. произвел фурор на Всемирной выставке в Париже. В тот год восемь королей и три императора посетили Париж: это ли не апофеоз императорского правления?

Вскоре после того, как исчез мираж Всемирной выставки, суровый республиканец Жюль Ферри, разоблачая коррупцию, писал в «Фантастических расчетах Османа»: «1867 год начался с ликвидации всех ошибок Империи. Ее политика за пределами страны закончилась гигантским двойным разочарованием в Мексике и при городе Садова[134]; внутри страны процветание вылилось в болезненный кризис, ибо финансовые институты, созданные Империей, лелеемые ею, вынашиваемые с самой нежной любовью, имели ту же судьбу, что и дипломатия, наделав много шума в мире; запыхавшиеся, вздувшиеся, они дряхлеют и терпят крах».

После банкротства братьев Перейр, разоблачения всех скандальных дел — и финансовых, и нравственных — провалы внешней политики кладут жестокий конец этому режиму. Франция, конечно, разбогатела, но Наполеон III, мечтающий о национальной славе, ведет неумелую политику, которая не чета политике Кавура или Бисмарка. Утрата Эльзаса и Лотарингии в результате поражения в войне 1870–1871 гг., в конечном счете заставила забыть о том, что ранее в результате этой же политики Франция расширила свою территорию за счет приобретения Савойи и Ниццы.

1870 ГОД: УНИЗИТЕЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ

Кто мог предположить летом 1870 г., что Франция потеряет две провинции, что ее армии будут разбиты, ее император станет пленником, а Революция лишит его власти? Только что проведенный плебисцит стал его подлинным триумфом — более 7 миллионов голосов против 1,5 миллионов — и это после десяти лет царствования. «В политике больше нечем заниматься», — полагал республиканец Жюль Фавр. «Империя сильна как никогда», — вторил ему Гамбетта. Эмиль Оливье, бывший республиканец, ставший премьер-министром, добавлял: «Мы обеспечим императору счастливую старость».

Два месяца спустя, объявив войну Пруссии, император выехал в армию, чтобы принять командование; едва прибыв в Мец, он констатирует: «Ничего не готово… я с самого начала вижу, что мы проиграли».

Могли ли представить себе это те, кто демонстрировал на улицах Парижа свою воинственность — настолько рьяно, что этим патриотам разрешали распевать «Марсельезу», запрещенную в последние десятилетия? Истерия охватила значительную часть страны, на парижских бульварах гремело: «Да здравствует война, на Берлин!». Все сплотились вокруг государя — его врагами могли быть только иностранные агенты и предатели. В Отфэ, коммуне в департаменте Дордонь (Юго-Западная Франция), толпа растерзала, изрезала и сожгла аристократа-легитимиста — он мог быть только пособником пруссаков.

Откуда могла появиться эта ярость?

Французы верили, что армия готова к войне. Военный министр маршал Лебёф заявил, что она обеспечена «всем до последней пуговицы на гетрах». В связи с походом на Рим итальянских республиканцев во главе с Гарибальди в официальном сообщении, выпущенном на следующий день после битвы при Ментане, говорилось: «Наши шаспо показали себя наилучшим образом»[135]. Ко всему, в стране господствовало убеждение, что Пруссия относится к ней пренебрежительно.

В 1863 г. Наполеон III не смог помешать Бисмарку оказать помощь русскому царю в подавлении восстания поляков, «наших традиционных друзей». В 1864 г. французскому правительству пришлось маневрировать в деле датских герцогств, которые Пруссия аннексировала после раздела добычи с Австрией[136].

Бисмарк издевался над французским императором, этой «великой непризнанной бездарностью». В 1866 г., во время австро-прусской войны, Наполеон III желал победы пруссакам, потому что в этом случае Италия, враг Австрии, могла бы вернуть Венецианскую область, увенчав этим успехом великое дело императора — объединение Италии (но без Рима!). Однако победа пруссаков при городе Садова, одержанная неожиданно быстро, оставила горький привкус французской дипломатии. В обмен на свой нейтралитет Наполеон III хотел бы получить «компенсацию», «чаевые», как сказал Бисмарк; это словцо приобрело известность. Министр иностранных дел Франции Грамон втайне высказался о претензиях на Люксембург. Не может быть и речи об уступке земли, входящей в Германский союз, велел ответить Бисмарк. Он дал понять, что Франция могла бы кое-что получить в Бельгии, но тогда возмутилась обеспокоенная Великобритания…

Утратив поддержку Великобритании, Италии (из-за римского вопроса) и Австрии, французская дипломатия неожиданно столкнулась с новым вызовом — кандидатурой принца Леопольда Гогенцоллерна на испанский трон.