История Франции

Одно из обстоятельств, которое может объяснить это различие, возможно, состоит в том, что в 1914-м, в отличие от 1939-го, не существовало двусмысленности в определении врага: он был известен, и это были немцы, тогда как спустя двадцать пять лет все выглядело по-другому.

Кто был врагом в 1939 г. для правящих кругов Франции? Нацистская Германия или СССР во главе с большевиками? Этот вопрос имел значение и для англичан; советское руководство, в свою очередь, также не знало, откуда последует удар — со стороны Германии или со стороны западных капиталистических держав; в 1943 г. немцы спрашивали себя, с кем им выгоднее заключить сепаратный мир: с Западом или с Советским Союзом… Что касается народов колоний, будь то Индия или страны Магриба, то и они задавались вопросом: кто является главным врагом — англичане и французы или же немцы и японцы?

В свою очередь, Франция как государство, владеющее колониями, после 1945 г. не знала, откуда исходят удары, наносимые по ее колониальной империи, — от коммунистов или от американцев — и не желала замечать того, что их наносят сами колонизированные народы.

Огромные потери 1914–1918 гг., катастрофа 1940 г., утрата колониальной империи, появившиеся сомнения в справедливости «дела» Франции, рост могущества других стран — не было ли все это признаками неотвратимого упадка?

Нет.

Потому что жители этой страны сумели найти новые средства решения наболевших вопросов. Но последние ослабили традиционное национальное государство, вписав общество в более широкий контекст, прежде всего в Европу.

1914–1918 ГОДЫ: ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА ДЛЯ ФРАНЦИИ

Мало войн оказало на жизнь одного поколения столь сильное влияние, как Великая война: подобно «ворчунам» времен Первой империи, ветераны Первой мировой продолжали жить под знаком принесенных ими жертв; у них было чувство, что в тылу их самопожертвование недостаточно ценят. И пробуждение на следующий день после окончания войны было ужасным: у одних озлобление приняло форму революционного порыва, у других трансформировалось в реакцию против тех, кто дискредитировал их борьбу, — так родились коммунизм и фашизм как извращенные следствия войны.

Долгое время Великая война оставалась одним из немногих в Истории конфликтов, сплотивших народы вокруг своих правительств в «священном единении», потому что в каждом лагере правящие круги сумели убедить граждан — и часто не без оснований, — что врагу ненавистно само существование их нации. Так, в «сентябрьской программе 1914 г.» руководители Германии предусматривали ослабление Франции «настолько, чтобы она никогда более не смогла сделаться великой державой»; в свою очередь, Пуанкаре, Делькассе и французское военное руководство желали вернуть Германию в то положение, в котором она пребывала до 1866 г. Эта черта объясняет, почему, в отличие от конфликтов прошлого — религиозных или революционных войн, — ни в одном из государств, ведущих войну, не существовало партии, которая бы поддерживала вражеские государства. Разумеется, Великая война имела своих противников; последние, тем не менее, не выказывали солидарности с врагом: они обличали «империалистическую войну», но считали законной оборону национальной территории, если та подвергается угрозе. Поэтому каждый гражданин вел войну с тем же убеждением, как если бы он шел в крестовый поход или защищал свою мать. Французы, разумеется, черпали эту уверенность в своей истории, которой их настойчиво учили школьные учителя и которая оживала в спортивных состязаниях и кампаниях в прессе. Так же дело обстояло и с вождями социалистического движения, глашатаями пацифизма: в 1910 г. Жорес, как и Каутский в Германии, делал акцент на том, что если разразится война, то ответственность за нее будет лежать на правящем классе их собственной страны, однако в 1914 г. они возложили эту ответственность уже на правящий класс врага их нации. Эта вера позволяет понять то единодушие, с которым мобилизованные повиновались призыву на фронт: «Реестр Б», предназначенный для возможных дезертиров, остался невостребованным. Прочие мечты, например о социальной революции, были отложены «на потом», и отъезд на войну на несколько недель даровал призванным то, чего не могло им дать повседневное существование: достаточно было сесть на поезд, увидеть большой город — и эти молодые люди, почти все двадцатилетние, представляли себе, как они вскоре вернутся к родным очагам в ореоле победителей.