История Франции

Радикалы или умеренные полностью опирались на свой просветительский проект и благодаря успехам науки так чистосердечно верили в будущее французского общества, что можно было подумать, будто лишь клерикалы и военные типа Буланже угрожали Республике. Запретив конгрегациям во времена министерства Эмиля Комба преподавание в школах, они бичуют любую подозрительную деятельность. Например, отказывают Церкви в праве участвовать в поминании битвы при Бувине (1212), отвергают предложение превратить день памяти Жанны д’Арк в национальный праздник под предлогом, что папство готовит ее канонизацию, и т. д. Иными словами, этот политический мир не верит в классовую борьбу, ее отвергает в принципе, подобно молодому радикалу Эдуару Эррио, который отказывается вступать в социалистическую партию, потому что, по его словам, «он не верит этой теории в такой стране, как Франция, где столь велико различие жизненных условий, так раздроблена собственность и так развито ремесленное сословие».

В самом деле, принимая во внимание средоточие власти и богатства, Франция развивалась с низов и процветала на высшем уровне благодаря промышленному развитию, которое приумножало французское благосостояние. Французские банкноты везде покупались по цене золотой валюты, так что небольшие промышленные кризисы 1900 и 1907 гг. оказались быстро преодоленными. «Франция — это касса», — любил повторять русский царь, когда ему требовалось занять деньги.

В эту пору «Прекрасной эпохи» Париж сиял выставками, огнями, Эйфелевой башней, талантами, деловые круги расширяли свои границы и проникали в мир искусства, особенно живописи, где Франция представляла самый важный рынок в период расцвета импрессионизма и позднее. Однако это был уже не буржуазный модный Париж, каким его изобразил Гоген; это был Париж популистский, Париж кокоток и танцовщиц из кабаре «Мулен Руж» Тулуз-Лотрека: ему были свойственны приметы мобильности, когда можно было пройти путем, ведущим от Бастилии к ремесленному предместью Сент-Антуан, где видеть, как одевшиеся как буржуа горожане идут в кафе «Консер», а затем в Опера-комик. От ворот Сен-Мартен расстояние не больше, чем от Биржи до рю де Ла Пэ — улицы Мира: там финансовые аферисты пируют с именитыми гражданами. Каждому члену общества, вне зависимости от того, в верхах он или в низах, хочется подняться выше, и чем выше, тем лучше, — и быстро.

Но существует не только это общество.

В сельской местности, где проживало три четверти населения Франции, жители некоторых регионов еще со времен Второй империи сумели понять преимущества промышленных перемен: так, например, обитатели области Конта-Венессен, что в департаменте Воклюз (Юго-Восточная Франция), процветали, отправляя свои ранние овощи и фрукты во все города, куда пришла железная дорога; предприниматели, как показал историк Клод Мельян, становились акционерами, хорошо информированными и быстро богатевшими.

Иначе обстояло дело в других французских провинциях, по которым сельскохозяйственная конкуренция со стороны новых стран нанесла жестокие удары — на рынок хлынули канадская пшеница, австралийская шерсть и другие импортные товары. Кризис, последовавший за этим, казался явлением инопланетного происхождения, сопровождался необъяснимыми явлениями, вроде нашествия вредителя винограда — филлоксеры. Безжалостней всего филлоксера обошлась с Лангедоком, где кризис свирепствовал около двадцати лет, примерно с 1880 до 1900 г. Конечно, технически виноградники смогли возродиться, даже охватить большие площади. Но психологически это была настоящая драма для Лангедока. Кроме всего прочего, там пропала культура марены (растение, используемое для получения красителя), погибло шелководство, не выдержавшее японской конкуренции, обесценилось производство оливкового масла в результате массового импорта арахисового масла из колоний. И вот, как пишет историк Реми Пеш, когда возродившиеся виноградники стали удовлетворять возросший спрос настолько, что для перевозки вина в бочках даже начали использовать специальные вагоны, и повсюду производились новые посадки, — внезапно упали цены и курсы акций, и кризис с одинаковой интенсивностью поразил как крупные, так и мелкие хозяйства. В обстановке общего застоя единственным решением представлялось обращение за помощью к политической власти в надежде на чудо или бунт. В 1907 г. вспыхнул мятеж: солдаты 17-го полка, местные призывники, отказываются стрелять в своих земляков. Клемансо, ставший «первым шпиком Франции», берется жестоко подавить бунт… Двенадцатого мая в Безье сто пятьдесят тысяч разгневанных виноградарей запели на музыку «Интернационала» следующие строки:

Лозу — кормилицу родную,
Контрабандисты и жулье
Задушили, к нашему горю, —
Власть имущие заодно!
Идем друзья, родные братья,
Пустословию конец!
Парламент, созданный для обмана,
Не добьется ничего!