Прежде всего, партийную верхушку ФКП потрясло обвинение, вынесенное в СССР Берии, а затем осуждение личности Сталина его преемниками — Маленковым, Хрущевым и др. Руководство партии хранило эти факты в тайне в течение трех лет до публикации секретного доклада Хрущева о развенчании культа личности Сталина, который оно также попыталось скрыть. Следующим ударом для руководства партии стало разделение международного коммунистического движения, когда, с одной стороны, итальянец Пальмиро Тольятти провозгласил «единство в многообразии» партий, т. е. их автономию по отношению к Москве, а с другой — Мао Цэедун защищал идею применения насильственных методов в борьбе за установление социализма. Сраженные докладом Хрущева, французские коммунисты опять получили потрясение, когда в 1956 г. произошло вторжение советских войск в Будапешт: многие интеллектуалы, симпатизировавшие коммунистам, были в смятении и растерянности, в том числе Пабло Пикассо и Жан Поль Сартр.
Затем провал французской колониальной политики, в частности в Алжире, вызвал возвращение к власти генерала де Голля. Коммунисты, обвинявшие его в «фашизме», потерпели невиданное до тех пор поражение во время выборов в 1958 г. — они набрали лишь 19 процентов голосов от общего числа голосовавших. Более того, принятое де Голлем решение алжирской проблемы — независимость Алжира — более или менее совпадало с тем, к чему, в конце концов, пришли и коммунисты (вначале они были за независимость коммунистического Вьетнама, но оставались против независимости Алжира под предлогом того, что в таком случае Северная Африка может попасть в орбиту американского влияния), поэтому их оппозиция алжирской политике де Голля выглядела неубедительно. Так же нерешительно ФКП выглядела и во время кризиса в мае 1968 г., когда ее лидеры сначала резко осудили «зачинщиков», а затем присоединились к мятежу студентов — «младшему брату освободительного движения рабочего класса». Но хуже всего было то, что эта передовая партия оказалась устаревшей, отсталой и, прямо сказать, сбитой с толку теми проблемами, которые поднял кризис, поставив под сомнение не только глобальную стратегию партии, но и «демократический централизм», лежащий в основе ее функционирования. Не говоря уже о тех важнейших вопросах, которые были поставлены Маем 68-го и которые полностью игнорировались ФКП (свобода сексуальных отношений, доступ к научным знаниям, сомнение в авторитетах).
С началом советской интервенции в Прагу в 1968 г. образ СССР портится окончательно. Уже в 1964 г. работы Солженицына начали сеять сомнение среди интеллектуалов, которые отныне с недоверием относились к результатам советского эксперимента. События 1968 г. в Праге, выход книги «Архипелаг ГУЛАГ», рост числа диссидентских свидетельств — все это способствовало тому, что во Франции образы колхозников и стахановцев, которые господствовали в 50-х годах, сменил образ Гулага. И хотя генеральный секретарь ФКП Жорж Марше утверждал, что опыт СССР «глобально позитивен», общественное мнение все больше отдавало себе отчет в том, что этот эксперимент коммунистов во многом провалился, и советская модель, вызывавшая восхищение в 50-х годах, совершенно утратила свою притягательность в 70-х. Впрочем, начиная с 60-х годов ФКП незаметно отстранилась от этой модели, но отныне она потеряла точку опоры.
Очень важным было также то, что ФКП не захотела принять во внимание полную трансформацию французского общества, которая произошла в период Тридцати славных лет. Более того, она даже оспаривала его прогресс, когда Анри Клод выдвинул теорию об «относительной и абсолютной пауперизации рабочих» в эпоху голлизма «на службе у монополий-космополитов». Еще в 1976 г. партия заявляла о существовании 10, потом 16 миллионов бедняков. Одновременно с этим, бичуя фашистов и голлистов, после 1968 г. она вновь стала утверждать главенство рабочего класса в борьбе за установление «развитой демократии». Но этот вновь поднятый на щит словесный радикализм, после всех тактических и стратегических сомнений, был обращен ко все более сокращавшемуся рабочему классу, в котором важное место уже занимали иммигранты.