В первые времена правления самого де Голля — сразу после Освобождения — стереотипы антимилитаристской традиции, конечно, могли играть против генерала, находившегося у власти; его охотнее сравнивали с Буланже, чем с Бонапартом. Его неприятие режима партий было воспринято как враждебность по отношению к Республике — несмотря на то, что именно он ее восстановил. Такую же непоследовательность мы встречаем и пятнадцать лет спустя, во время деколонизации Африки и установления мира в Алжире. Оказавшись в невыгодном положении, левые партии с трудом признали заслугу де Голля в деле деколонизации, в то время как они не скупились на похвалы Мендес-Франсу, положившему конец войне в Индокитае.
Что касается социальных и экономических мер, принятых в 1945–1946 гг. (национализация предприятий, социальное обеспечение и т. д.), то они расценивались не столько как собственная инициатива де Голля, сколько как детище Сопротивления. Добавим, что в то время подобные меры были бледной копией английского государства всеобщего благосостояния
Слабость правых, скомпрометированных воспоминанием о режиме Виши, в общественном мнении была примешана к представлению о голлизме как о политической силе, тем более что сами голлисты не обращали внимания на природу своих действий. Это видение голлистов как правых укрепилось, когда, после создания в 1947 г. РПФ, голлизм заявил о себе, как об оплоте борьбы с коммунизмом и с СССР.
Нам потребовалось дождаться падения власти коммунистов в Восточной Европе и эрозии «социального государства» во Франции, чтобы вновь вспомнить о роли, которую сыграл де Голль в его создании: сегодня эта мера расценивается как левая политика.
Однако именно голлисты, во всяком случае часть из них, сегодня пытаются уничтожить это его наследство.
В 1998 г. в дебатах партии ОПР звучали мнения о том, что «социальное государство» сократило пространство личной свободы граждан в пользу прав коллективов или сообществ, что постоянное наступление государства на личные права вынуждает граждан объединяться в группы давления, что приватизация должна прийти на смену национализации, что нужно сократить полномочия государства и т. д. По правде говоря, программа некоторых голлистов, таких, как Эдуар Балладюр, граничит с либерализмом, а это уже противоречит политике де Голля.
Таким образом, оказывается, что голлисты впоследствии становятся более правыми, чем де Голль, и что эта характеристика их шокирует и выводит из себя как раньше, так и сегодня.
Конечно, присутствие сегодня во Франции Национального фронта, члены которого отказываются называть себя «крайне правыми», а также существование либералов, которые так себя и определяют, оттесняют голлистов к центру политического спектра, даже если центром считают себя либералы, так как между оппозиционными силами — от ОПР до Ле Пена[252]
— наблюдается больше солидарности и согласованности, чем у членов СФД[253]: к этому обязывают традиции голлизма и Сопротивления.В метаморфозах, претерпеваемых голлистами, следует отметить еще один интересный момент. После отставки генерала де Голля в 1969 г. голлисты сохраняли власть до смерти Помпиду (в 1974 г.), после чего лишились поста президента Республики: им стал «независимый республиканец» Жискар д’Эстен в 1974 г. В 1976 г., с назначением премьер-министром беспартийного Раймона Барра, они потеряли и этот пост. Тем не менее они оставались у власти с 1969 по 1981 г., затем снова получили частичный контроль над ней в первый и второй периоды «сосуществования» разных политических сил: во времена, когда президент-социалист Миттеран сосуществовал с премьером-голлистом — сначала Шираком[254]
, а затем Балладюром[255]. Когда Ширак был избран президентом Республики и главой правительства был назначен Ален Жюппе[256], голлисты опять обрели полноту власти. Таким образом, после ухода де Голля они полностью контролировали власть во Франции в течение семи лет и частично — в течение двадцати лет[257], т. е. в течение почти тридцати лет.Поэтому кажется удивительным, что на дебатах по поводу обновления ОПР в 1998 г. во многих выступлениях и даже резюме партийных бюро ситуация во Франции изображалась так, будто голлисты не имели к ее появлению никакого отношения.
Они все время стремятся предстать некой новой силой, экуменической по характеру, готовой собрать вокруг себя всех, кого очаровывает это постоянное перерождение. Именно поэтому голлисты так привязаны к термину «объединение».