История Франции

Поражение Наполеона, отождествленное с поражением Революции, не только восстановило влияние ультрамонтанства, но и расширило его возможности; оно превратилось в систему мышления, альтернативную либерализму и демократии. Рим и папство являлись объектом культа, что породило пылкую поддержку папы, что было относительно ново, и этим воспользовались Пий IX и Лев XIII. Доктрина ультрамонтанства, которую во Франции олицетворяли аббат Ламеннэ и журналист Луи Вейо, требовала безоговорочного признания за Церковью права определять политику государства в традициях Католической лиги, так как именно с того времени Старый порядок сбился с пути истинного, подготовив почву для века Просвещения и Французской революции. Более того, некоторые французы, вслед за Жозефом де Местром и Ламеннэ, надеялись восстановить единство христианской Европы вокруг фигуры папы… От этого проекта позже не откажется и Пий XII[279].

Ослабевшие было антипапские настроения снова обрели популярность, наложившись на антиклерикализм, который всегда в той или иной мере присутствовал во Франции.

Во время Первой мировой войны папа четко продемонстрировал враждебность к ставшей антиклерикальной Италии и к ее союзникам — и, следовательно, к светской и республиканской Франции, где еще в 1905 г. Церковь была отделена от государства.

В 1917 г. попытки папы Бенедикта XV способствовать заключению мира между воюющими сторонами были предприняты на пользу дуалистической Австро-Венгерской монархии, католической державы, боровшейся еще с времен Меттерниха против революционных идей, откуда бы те ни происходили. Советником Бенедикта XV был кардинал Эудженио Пачелли, благосклонно настроенный к Германии, — будущий папа Пий XII. Сложившаяся в тот момент обстановка позволяет понять, что это был апогей конфликта между французским обществом и папством.

Впрочем, когда в 1924 г. лозунгом радикальной партии стали слова «Ни Рим, ни Москва», историк Рене Ремон отмечал, что отвергаемый таким образом Рим был не Римом фашизма, а Римом Ватикана. Таким образом, преданность одних французов Коминтерну, а других — папе приравнивались друг к другу как проявление вмешательства в дела демократической и республиканской Франции.

По правде говоря, подобное сближение находит некоторое подтверждение сразу после Второй мировой войны, когда в вопросе о заморских территориях Франции французское правительство и колонисты из Индокитая и Алжира одновременно обвиняли Москву и Ватикан в том, что те действовали в интересах освободительных движений. Если говорить о Ватикане, то здесь наблюдалась новая ситуация, принципы и доктрина которой изложены в 1953 г. в энциклике Evangelii Praecones — так называемой энциклике об успехах миссионерства. Отныне миссионеры не были обязаны преимущественно служить своей родине, они должны были стать помощниками духовенства стран, в которых находились. Эта доктрина, сформулированная Пием XII, порывала с традицией, установленной шестьюдесятью годами ранее Львом XIII, когда Церковь выступала помощницей колонизаторов. На деле Франция, старшая дочь Церкви, стала дочерью светской, иными словами, наполовину потерянной для Ватикана, и именно уменьшению своей зависимости от Запада папство обязано своим дальнейшим существованием, и особенно успешно этот процесс ослабления связей с Западом прошел в Черной Африке.

После завершения сложной эпохи деколонизации в отношениях между папством и Французской республикой, которые можно описать как взаимное недовольство, наступил новый этап: они вновь стали доверительными. Это случилось тогда, когда папа Иоанн XXIII собрал Второй Ватиканский собор (1962–1965), чтобы обеспечить (помимо прочего) обновление отношений между папством и национальными государствами.

Однако для наиболее ревностных сторонников Церкви и их приверженцев вопрос ставился иначе: христиане мы или патриоты своих стран? На самом деле вплоть до первой трети XIX в. патриотизм в христианском мире был чувством, вызывавшим подозрение…

Жозеф Урс напоминает, что для многих людей Церковь сумела долгое время быть органом управления, без которого человеческое общество не могло обойтись. Различие между светским и духовным соблюдалось бы, если бы функции государства находились в руках мирян под постоянным контролем церковных властей. В крайнем случае могло бы произойти поглощение государства Церковью. Послушав Пия XII, можно было бы представить Церковь, которая не ограничилась бы тем, чтобы давать наставления народам, но стремилась бы также контролировать их исполнение.

Англия — сестра и соперница…

Один из парадоксов истории отношений между Францией и Англией состоит в том, что никогда их разлад не был таким явным, а неприязнь столь очевидной, как в те годы, когда лидером Великобритании был тот, кто больше всех остальных англичан любил Францию: Уинстон Черчилль.