История Франции

Извращенные французскими завоевателями принципы Революции были отвергнуты, и именно прусские реформы стали с 1806 г. воплощением немецкого обновления, которого можно достигнуть благодаря единству, являющемуся залогом вновь обретенной идентичности. Сразу после наполеоновских завоеваний глубокую неприязнь немцев к захватчикам выразил в стихах Гейне, которому ответил Альфред де Мюссе: «Не видать вам вашего немецкого Рейна». После 1848 г., когда в немецких землях вновь возникла опасность начала Революции на французский манер, единство Германии стало для Бисмарка категорическим императивом. Единство воплотилось в жизнь в 1871 г., когда наконец провинции, «оторванные» Францией по Вестфальскому миру, были возвращены Германии. Эльзас и Лотарингия стали ставкой в соперничестве не на жизнь, а на смерть с врагом — теперь уже наследственным. «Диктат» Версальского договора 1918 г. вернул их назад, а для нацистов к потере этих провинций добавились споры со страной, которая, помимо прочего, не имела «никакого расового единства» и являлась воплощением беспорядка, установленного согласно принципам Французской революции.

В соответствии с военными целями Гитлера, унаследованными от «сентябрьской программы» кайзера Вильгельма II (1914), Люксембург, Франш-Конте и даже часть Бургундии должны были быть возвращены рейху, который таким образом обрел бы границы времен короля Германии и императора Священной Римской империи Сигизмунда I (1433–1437). А Франции в будущем вновь предстояло бы стать земледельческой страной.

Для Франции, несомненно, долгое время наследственным врагом была Англия. Раздробленная и ослабленная Германия практически не существовала, и к тому же о ней мало что знали, ограничиваясь представлением о существовании ее основных княжеств. Даже произведение Мирабо «Прусская монархия» (1788) и работы мадам де Сталь, обреченные на известность, имели ограниченное распространение.

Однако во время революции 1789 г. немецкие писатели и философы стали предметом увлечения, когда трактат «О вечной революции» Иммануила Канта подтвердил симпатии Канта к якобинцам и его поддержку идеи универсальности принципов революции. Эмигранты, напротив, придавали большую значимость кантовской «Критике чистого разума», чтобы показать, что эта философия, будучи исключительно внутренней, не может быть усвоена французами.

С подобным подходом мы вновь сталкиваемся в случае с произведениями Гегеля, а вскоре и других немецких политических мыслителей. В конце XIX в. Карл Каутский считался во Франции высшим авторитетом социалистической мысли.

Это непреодолимое влечение к немецкой мысли, появившейся во Франции благодаря мадам де Сталь и Виктору Кузену, совпало с почтительным отношением к немецкой науке, среди прочего к медицине; соперничество в этой области отдавало национализмом, наглядным примером чему служат отношения между французом Пастером и немцем Кохом, при том что Кох был истинным наследником француза Клода Бернара. В то же время во Франции в области музыки царил Рихард Вагнер, пришедший на смену многим другим немецким музыкантам.

Таким образом, после 1870 г. во Франции вновь появляется синдром наследственного врага.

Так в этом ансамбле рядом с Англией появился прусский король, отмеченный уже клеймом зла. Во время войны за австрийское наследство (1740–1748) король Людовик XV и его полководец Мориц Саксонский были союзниками Фридриха II, покинувшего их, как только он аннексировал Силезию… Это была война, в которой сражались «за прусского короля». Прусский монарх участвовал во всех коалициях против Франции во времена Революции и Империи, несмотря на компенсации, предоставленные ему Наполеоном в 1803–1805 гг. После оккупации французами Берлина в 1806 г. и ликвидации Пруссии произошло так, что начало освободительной войны в Германии в 1813 г. и та решающая роль, которую сыграла прусская армия в битве под Лейпцигом во время возвращения из России Великой армии Наполеона, показали, что Пруссия была государством, желавшим, как и Англия, гибели Франции. В битве при Ватерлоо появление прусского генерала Блюхера на поле сражения уничтожило последние надежды Наполеона и обрело символическое значение. Пруссаки, в свою очередь, заняли Париж.

Таким образом, миф о наследственном враге появился по эту сторону Рейна, во Франции. Он развивался в XIX в., после войны 1870–1871 гг., но тогда речь шла только о пруссаках. А после войны 1914–1918 гг. им на смену пришли немцы. Во время Второй мировой войны именно немцев, а вовсе не нацистов клеймили руководители и общественное мнение Франции вне зависимости от того, были они за или против коллаборационизма. Тем не менее на Нюрнбергском процессе судили как крупных военачальников, так и нацистских руководителей, при этом немцами в целом по-прежнему восхищаются — за их победы — и одновременно ненавидят.