История Франции

Конфисковав земли махзен, расквартировав племя Улед-Коссеир, превратив коллективную собственность в собственность личную, французское государство получило земли. В долине реки Шелиф, таким образом, в распоряжении французов оказалось 40 тысяч гектаров, т. е. шестая часть всех земель Алжира; каждой семье местных жителей предоставлялось от трех до четырех гектаров. Но некоторым богатым мусульманам удалось в это время увеличить свои наделы.

На землях, которые при Наполеоне III и во времена Третьей республики администрация уступила европейцам, устанавливалась свободная колонизация (закон Варнье 1873 г.).

Эта колонизация была продублирована основанием арабских деревень, которые в дальнейшем будут поставлять рабочую силу. За исключением провинции Релизан, большая часть деревень поселенцев долго влачили жалкое существование. Сорок четыре деревни местных жителей пришли в упадок. Говорят, что голод 1867 г. унес жизни трети населения.

Мало-помалу в Алжире началось строительство путей сообщения и плотин. Тем временем крупные владения поглотили самые маленькие. После хлопка местные жители попробовали разводить фруктовые деревья, но это требовало значительных средств. В 1950 г. в этой двухсоткилометровой долине обитало лишь 15 тысяч европейцев, при том что основная часть их находилась в Орлеанвиле[302] и Релизане. Это была зона процветания.

После резкого спада демографическая кривая местного населения пошла вверх, а жители гор спустились в долину, где они арабизировались. На смену издольщикам пришли арендаторы и наемные сельскохозяйственные рабочие, но в целом местное население обеднело. Хижины были не чета прежним палаткам. В 1907 г. каждый европеец владел в среднем 3,8 гектара, а каждый коренной житель— 1,14гектара. В 1950 г. европеец обладал 4,7 гектара, а местный житель — 0,46 гектара — эти данные приводят историки Марсель Эмери и Хавьер Яконо.

Таким образом, коренное население постоянно беднело, и существование городских окраин-трущоб (бидонвилей), как в старинном квартале Касба в столице Алжира, так и в «негритянской деревне» в Оране, тому свидетельство. Однако и европейцы вовсе не были богаты, далеко не все они являлись землевладельцами, как считали в метрополии. Безусловно, крупные землевладельцы существовали, они производили вино, цитрусовые, а также зерновые, были среди них даже судовладельцы, такие семьи, как Боржо или Скьяффино. Но большая часть европейцев была «мелкими белыми сошками», торговцами или мелкими собственниками, адвокатами или врачами, вероятно зажиточными, но всего лишь обогатившимися плебеями, не более того. Пойти на пляж, предаться радостям жизни, прогуляться по городским аллеям — таковы удовольствия, которые они позволяли себе на месяц во Франции, на курорте в Виши или еще где-нибудь.

Арабы были исключены из этого мира, за исключением домашней прислуги (фатма), или же работали докерами, сельскохозяйственными рабочими; всех их европейцы именуют Ахмедами. Что не мешает арабским детям и белым ребятишкам вместе играть на ферме, вместе ходить в школу и часто есть за одним столом. Но не могло быть и речи ни о сексуальных отношениях между представителями двух миров, ни о повышении роли арабов в политике. «Если один из них станет членом муниципального совета, я достану свой маузер, оставшийся с войны 14-го года», — говорил некий владелец авторемонтной мастерской. Подобный разлад, расизм, царил повсюду, несмотря на то что в профсоюзном движении, например, он в принципе исчез. Однако он сохранялся в головах. «Даже моя мавританка поняла бы это», — сказал мне однажды европеец — секретарь компартии в Оране.

Европейцы Алжира жили в своем мире и не ведали о требованиях арабов. Никто из читателей «Оран репюбликен», одной из двух ежедневных газет левого толка, не читал «Репюблик алжерьен», газету УДМА (Демократический союз Алжирского манифеста) Ферхата Аббаса, впрочем, довольно умеренную. В деле фальсификации выборов, продвижения «соглашателей» на ответственные посты, устройства системы исключения арабов из политической и общественной жизни европейцы рассчитывали на администрацию, при этом все время напоминая о том, что Алжир представляет собой настоящие французские департаменты. Того, кто протестовал против фальсификации выборов, изобличали как нарушителя общественного порядка. Когда ответом на европейское насилие стал терроризм арабов, в нем увидели лишь руку уголовников. Самое большое, что позволяли себе французы, так это шутить по поводу того, что сказали бы по этому случаю арабы: «Чемодан или гроб!»[303], но вскоре «черноногие» из ОАС будут использовать этот лозунг против либералов, ратовавших за реформы…