История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Ваше высокопреосвященство, — сказал он, — я всего лишь следую вашему наставлению: начав поклоняться тому, что я сжигал, я теперь жгу то, чему поклонялся.

Он вытер меч о тунику мёртвого Берюриса и сделал знак солдатам убрать его тело. Одиннадцать человек, которые только и ждали повода, чтобы соскочить, поспешили исполнить приказ. Они вытащили останки Берюриса из церкви. Поскольку они уже успели окреститься и время в храме тянулось для них слишком долго, к тому же над площадью светило ласковое зимнее солнце, все одиннадцать человек по совету одного из них, которого звали Раймондусом Кописом^{22}, организовали игру в мяч круглой головой Берюриса.

Так появился реймский стадион.

(В подражание Грегуару де Тур)

ПРИМЕЧАНИЕ. Таким образом, вопреки тому, что глупо повторяют историки ученикам начальных и средних школ, случай с суассонской вазой имел место не в Суассоне в 486 г., а в Реймсе десять лет спустя. Учёные теряются в догадках по поводу этой ошибки. Но основная версия склоняется к тому, что впервые этот случай был описан суассонским историком. Да простит нам прекрасный город Суассон это исправление, но истина прежде всего!

Эта же самая истина обязывает нас уточнить, что Хлодвиг никогда не произносил знаменитых слов: «Помни о суассонской вазе!» Да и как можно взывать к памяти того, кому отрубили голову!

Третий урок: Дагобер. Карл Мартелл. Пипин Короткий. Карл Великий

Белое вино кассис придало блеска глазам Берюрье.

— А после Хлодвига? — спрашивает он.

Надо же, история интересует его всё больше.

— После Хлодвига, Толстяк, в королевстве пошёл раскол. У Хлодвига было четверо сыновей. Совершенно отрицательные парни, что-то вроде золотой молодёжи. Эти лоботрясы в конце концов поубивали друг друга. И королевство мигом развалилось. Кстати, как правило, если какой-нибудь исторической личности удавалось объединить страну, его недостойные потомки тут же её разваливали. После них всё надо было начинать сначала. Даже трудно поверить, что Франция ещё держится на ногах, бедняжка.

Берюрье шумно сморкается, любуется своим платком и сворачивает его, изрекая с учёным видом:

— Все папенькины сынки такие! Они появляются на свет с башкой олигофрена и при этом считают, что вылезли из задницы Гулливера. Если бы я был королём Франции, я бы не отдавал детей учиться у наставников, о нет! Я бы отправил их в сельскую школу! И я бы сказал учителям, чтобы они драли им задницу! Никаких тачек, никаких карманных денег. Только велосипед в виде новогоднего подарка, да и то подержанный!

Он смотрит на свои часы из никеля с клеймом.

— Время рубать, — замечает он, ибо от его внимания ничего не ускользает. — Предлагаю закусить в моём доме.

Я пытаюсь отказаться, но отступаю перед настойчивостью моего доблестного товарища, и вот мы уже в пути.

В машине Берю не даёт мне никакой передышки.

— Так, мы остановились на том, что отпрыски Хлодвига были оболтусами. Но я бы не хотел на них задерживаться. Поэтому расскажи мне про нормальных. У кого из них была приятная наружность после Хлодвига?

— У Дагобера! — говорю я.

Он ревёт:

— Это тот, у кого ширинка оказалась на месте кобуры?

— Он самый, Берю. Единственный потомок Хлодвига, при котором воцарились и мир, и слава. Он восстановил великое королевство и правил мудро с помощью своего первого министра.

— Кто был в те времена? Ги Молле?

— Нет, Толстяк, святой Элой!

Он шлёпает себя но окорокам.

— Точно. Даже песня какая-то была!

Я подумал, что он имеет в виду одну известную детскую песенку, но он выводит меня из заблуждения, запев великолепным волнующим басом:

У святейшего Элоя был сыночек Окюлюй,
И когда Элой ковал, сын и дул, и поддувал.

Он умолкает и говорит после небольшой паузы:

— Он мне нравится тем, что взял премьер-министром золотых дел мастера. То есть он был не гордый. — Берю прочищает глотку. — Этот Дагобер, он что, и вне дома был так же хорош, как на троне?

— Он был ещё тем распутником! — осведомляю его я. — У него не было ребёнка с его первой женой Гоматрудой, и он её отверг, после чего женился на менее стерильной бабе. Вот только и со второй дело тоже не пошло.

— Может быть, он сам был не силён в подштанном вопросе? — предполагает Почтенный.

— Нет, он начал кадрить девственниц в рабочем состоянии. И в конце концов нашёл одну в Санлисе. Согласно легенде, он заперся с ней на три дня и три ночи!

Берюрье оживился:

— Ничего себе! Полный сервис! С мисочкой для обмывания пальцев и прибором для рыбы!

Он подмигивает мне из зеркальца заднего вида.

— В Санлисе я тоже проводил викенды с мышками, но три дня и три ночи в одном номере — на такое я не способен. Сутки в Мансе или в Золотой Чашке — это ничто по сравнению с ним! И что, им удалось уйти в декрет?

— Самым чудесным образом, потому что эта крошка сделала его отцом!

— Ей это ничего не стоило, — шутит Толстяк, — потому что он её тоже сделал матерью!