История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Улёт! — восхищается Толстяк. — Я чувствую, что на этот раз я просвещаюсь по-настоящему, Сан-А. До сего времени я хоть и выписывал сельский журнал «Рустика» и читал «Ридерз дайжест» у парикмахера, мой интеллект ещё хромал. Теперь я могу блистать в обществе…

Я не могу не усомниться в сказанном. Меблировать интеллект Берю труднее, чем продавать вентиляторы филателисту.

Он скребёт ороговевшим ногтем яичный желток, украшавший его галстук.

— Знаешь, что мы сейчас сделаем? Пойдем пропустим по глоточку в соседнем бистро. У меня от всего этого в горле пересохло.

Я даю согласие быстрее, чем может появиться счёт за стоянку на ветровом стекле вашего автомобиля, и вот мы уже сидим в малом зале скромного кабачка.

— А что дальше? — спрашивает Берюрье. — Что было дальше?

Я стремительно погружаюсь в закрома своей памяти.

— А потом римляне оккупировали Галлию.

— Надолго?

— На четыреста лет!

Он не верит своим евстахиевым трубам.

— А мы ещё жаловались в сороковом! У римлян тоже было гестапо, Сан-А?

— Нет, Толстяк. Это были цивилизованные люди. Они возделывали наши поля. Они построили дороги…

— Они тут столько были, что могли бы и автострады построить, — замечает Великий со знанием дела. — Потому что с нашим правительством их строят по пятьдесят сантиметров в год. Чтобы сгонять из Лилля в Ниццу без пересадок, до этого нам ещё надо дожить!

Он делает знак официанту привести в ажур наши бокалы.

— Ты позволишь продолжить?

— Ещё как! Ты же видишь, мне это в кайф! Лучше изучать историю, чем попадать в истории.

— Помимо прочего, римляне построили города, — продолжаю я. — Вот сейчас, когда нас сдают в печать, Толстячок, мы должны быть им обязаны за самые лучшие французские памятники!

У Берю увлажняются глаза, он чувствительный человек. Признательность трепещет на его ресницах.

— В общем, галлы сотрудничали с захватчиками?

— Точно! Во всяком случае, они стали культурными, понимаешь? Если сегодня ты стал утончённым существом, полным обходительности и воспитанности, то этим ты обязан им.

— Жахнем за это! — говорит он и опорожняет свой бокал. — Какие славные парни! Даже не верится!

— Имей в виду, — уточняю я, ведомый чувством справедливости, которое никогда меня не покидает, если только не получается иначе, — имей в виду, Толстяк, что они вообще-то были жёсткими по отношению к первым христианам, надо признать!

— Объясни!

— Христианская религия распространялась в Галлии в течение ста лет после смерти Иисуса Христа.

— Ну и ну! Можно сказать, что новости распространялись со скоростью улитки! — смеётся Ужасный. — Представляешь, если бы Джони Холидей^{14} жил в те времена! Мы бы ничего не успели узнать о нём!

— Римляне были язычниками и преследовали первых христиан.

— Мать твою! — ругается он. — Я помню. Я даже могу сказать, что они мучили Феликса Потена и святую Бланкет^{15}! Так или нет? И ещё Бен-Гура^{16}, если мне не изменяет память.

Я сдерживаюсь, чтобы не засмеяться.

— В самом деле, Толстяк. Двенадцать очков из десяти!

— Спасибо! Мне приятно знать, что я не такой тупой, как я думал. Слушай, но в церковных делах римляне потом преуспели, не так ли?

— Ещё как! Они даже не разрешали, чтобы Папой был не итальянец! Такие перегибы, это же в их духе. Вот только после четырехсот лет оккупации их прогнал из Галлии народ, который пришёл из Германии.

— Это было началом нашей рейнской болезни, — шутит Их Величество.

— Ты прав, это были франки! Что ты смеёшься?

— Фрицы — и называли себя франками, я усыхаю! Если бы они были марками, я бы ещё согласился, но франки! Хренота на постном масле, не так ли?

Он становится серьёзным и продолжает:

— Я теперь понимаю, почему Генерал говорит, что он немецкого происхождения. Получается, что мы все более или менее швабы?

— Мы все понемногу от всех, Толстяк. Наша страна — это тигель, в котором варятся сплавы из разных рас. Что касается франков, они обосновались на севере Галлии и создали первое французское королевство. Знаешь, как звали первого короля Франции?

— Ну, Франциском Первым, наверное! — говорит Смекалистый и поясняет: — Франциск, потому что происходит от Франции, и Первый, потому что он был первым. Иногда ты меня держишь неизвестно за кого! Не забывай, что перед тобой старший инспектор, и он знает больше о таблице вычитания, чем рулон туалетной бумаги!

— Его звали не Франциском Первым, его звали Меровингом, Толстяк! — громыхаю я.

Берюрье озадачен. Он открывает и закрывает рот несколько раз и признаётся с огорчённым видом:

— Никогда и нигде не встречал такого имени, даже в справочнике «Боттен», а там встречаются имена и покруче.

— Может быть, ты слышал что-нибудь хотя бы о его внуке?

— Не имел такой чести, — ворчит Хмурый.

— Хлодвиг!

Рожа Толстяка озаряется:

— Хлодвиг — это тип с вазой?