История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

Старый галл (которого звали Пинюшиксом) тряхнул головой.

— Генерал будет говорить, — сказал он блеющим голосом.

Со своими рогами он и в самом деле походил на старого грустного барана. У него гноились глаза, а шея была как виноградная лоза.

— Опять! — проворчал Берюрикс. — Опять бла-бла-бла![1] А после своих красивых слов он нас еще и заставит хором петь «Жерговину»^{9}. И так уже сил ни на что не осталось!

Пинюшикс одобрительно кивнул, отчего его каска сдвинулась, и удалился шагом, в котором совсем не чувствовалось калорий. Берюрикс вошёл в свою палатку и, подойдя к спящему друиду, дал ему хорошего шлепка по заднице.

— Вставай, девочка, уже время!

Друид потянулся и зевнул. Полная, крепкая грудь высунулась из выреза его белых одежд.

— Спрячь свою ферму! — приказал Берюрикс. — Если ребятишки увидят твое богатство, они поймут, что ты не друид!

Малышка послушно вернула беглянку в камеру заточения.

— А усы? — подскочил Берюрикс. — Куда ты подевала усы, детка?

— Наверное, упали, когда я спала, — вздохнула подружка воина.

Она стала искать между шкур, лежащих на полу. Её замедленные со сна движения становились всё более лихорадочными.

— Я их не нахожу! — зарыдала бедная девушка.

— Ну и дела! — пожаловался на судьбу солдат Берюрикс. — Без усов тебе нельзя показываться на люди, подумай сама!

Ложный друид обхватил голову руками и принялся думать.

— Я их сняла и положила на циновку рядом с кроватью, — вспомнила она вдруг.

Берюрикс побледнел.

— Твою в солнце мать! — выругался он грубо. — Я их выкурил!

— Что?! — подавилась его подружка по палатке.

— Я подумал, что это была кукурузная ость^{10}, понимаешь?

— Ничего себе ость, это усы моего дедушки! — возмутилась она.

Она начала плакать оттого, что её семейная реликвия вдруг превратилась в дым. Расстроенный Берюрикс чесал своих телесных вшей.

— Я извиняюсь, — пробормотал он, — мы так ослабли, что немудрено ошибиться.

— Что теперь со мной будет?! — возмущалась девушка. — Я пошла на такой риск, чтобы быть с тобой рядом, и вот что из этого вышло из-за твоего легкомыслия.

Доблестный Берюрикс постукивал по своему щиту, напевая «Омела, новый год».

— И это всё, что ты можешь мне сказать?! — возмутился лжедруид.

Берюрикс поднял голову. Его исхудавшие щёки обрюзгли, словно ягодицы старой девы. Холодный огонёк светился в голодных глазах.

— Я что-нибудь придумаю, малышка, — пообещал он. — Раз уж я принял усы за кукурузную ость, пусть другие принимают кукурузную ость за усы, не так ли?

— Где же ты найдешь кукурузу, хитрец?

Доблестный воин простёр руку в сторону полей, которые их окружали. Позади рвов, вырытых римлянами, поля сменялись пышными виноградниками до бесконечности.

— Я схожу за ними.

— Но это смертельный риск!

— Это риск ради тебя, моя капусточка…

Он повторил с грустью:

— Моя капусточка…

Словно под гипнозом, он представил себе вкусно пахнущую капусту, которая тушится в котелке вместе с филе зубра. Слюна увлажнила уголки его губ.

— Галлы мы или не галлы?! — отрезал он. — Галантность прежде всего. Я выкурил твои усы, но я тебе добуду новые. Генерал будет говорить. Это займёт какое-то время. Я попробую ускользнуть из лагеря, пока эти остолопы будут его слушать.

Он встал на колени перед девушкой и сделал ей поцелуй, горячий, как римский пожар.

— Если ты найдёшь кукурузу, бери не только ость. Как я хочу есть, если бы ты знал, дорогой!

Черты лица воина стали жёсткими.

— Ушли времена, когда наш повар Раймондикс Оливерикс^{11} готовил нам фаршированного гуся а-ля Юнона или мозги римлянина в сухарях, — вздохнул он.

Он встал и вышел решительным шагом.

Версенжеторикс произносил речь, стоя на парадном щите, который держали четыре его самых атлетических воина.

Он был высоким, красивым, молодым, смелым и благородным. Его шевелюра, к сожалению, светло-венецианского цвета (к сожалению, учитывая обстоятельства), светилась в слабом солнечном свете, которому иногда удавалось пробиться сквозь низкие облака. Его глаза, цвета незабудки, блестели.

У него был мощный нос, что всегда считалось признаком благородства и силы.

— Друзья мои! — начал он. — В силу сложившихся вещей и зная Алезию такой, какая она есть, я принял важное решение…

Трепет прошёл по толпе воинов, которые собрались у его ног. Довольный Версенжеторикс окинул своих верных товарищей взглядом, полным гордости и признательности.

— С этого часа, — продолжал он, — мы будем держаться. Римляне надеются сломить нас голодом. Они не дождутся! Их терпение не безгранично. Наступит день, когда их войско захочет вернуться в свою страну. Тогда мы и выйдем из этого города…

— Ногами вперед, — усмехнулся солдат Берюрикс, проходя мимо. — Ты всё говоришь, говоришь, мой генерал. Или у тебя есть запасы сушёного мяса, или ты питаешься надеждами…

И Берюрикс, незаметно отвернувшись от толпы, проскользнул к укреплениям. Зычный и убедительный голос большого вождя вещал все увереннее.

— Галлия будет принадлежать галлам! — говорил Версенжеторикс. — Мы не потерпим иностранного вмешательства…

Крики: «ура!», «виват!» вежливо оборвали его речь.