История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Генерал вступил в переговоры с противником, желая добиться перемирия в той или иной форме, привести обратно в Париж единственную армию, которая осталась у Франции, и восстановить Вторую империю или заменить ее какой-либо другой диктатурой. Бисмарк водил его за нос притворными переговорами и расплывчатыми обещаниями, пока у Базена не кончилось продовольствие и его солдаты не утратили боевой дух настолько, что у него оставался лишь один выход – сдаться. Эта капитуляция была еще более позорной, чем поражение возле Седана. Базен сдался пруссакам в Меце 27 октября. В руках врага оказались 179 тысяч французских солдат, 1570 пушек и 260 тысяч мушкетов. Капитуляция Базена была последним злым наследством, которое Вторая империя оставила Франции, и произошло оно как раз вовремя, чтобы довести до конца крушение страны[285].

Базен был обязан сделать попытку прорваться через боевые порядки врага, а в случае неудачи держаться до последнего вздоха, даже если бы его солдаты умирали от голода. Уже одно то, что он и его армия существовали и находились в Меце, сковывало возле этого города 200 тысяч немцев, а значит, давало Гамбетте возможность снять осаду с Парижа. Теперь все это множество немецких войск в один момент стало свободным и могло помочь другим немецким армиям в осаде Парижа. Спасительные армии Гамбетты еще только начали формироваться и вступать в бой. И все же 9 ноября достаточно компетентный французский генерал, д’Орель де Паладин, одержал победу при Кульмье (которая стала едва ли не первым лучом надежды для французов) и отбил у тевтонов Орлеан.

Но раньше, чем французы успели использовать этот успех, немецкие полчища, осаждавшие Париж, получили подкрепление – «лавину, спустившуюся из Меца» и стали так сильны, что положение столицы сделалось безнадежным.

Конец этого печального рассказа не будет долгим. Ко всем бедам несчастных французских армий добавилась необыкновенно суровая зима. Плохо снаряженные, разутые, а часто и раздетые, незнакомые со своими полуобученными офицерами-новичками французские солдаты делали все, что было в человеческих силах, но не могли сделать больше. Все их попытки прорвать немецкую блокаду потерпели неудачу. Неудачными были и попытки Парижского гарнизона вырваться из города (некоторые из них были смелыми операциями). Гамбетта продолжал трудиться: этот оптимист был неутомим и готов бороться с любыми враждебными обстоятельствами. Однако война уже начала разорять центральные департаменты Франции, и это разорение было ужасным. Крестьяне стали терять мужество. Военные специалисты говорили Гамбетте, что положение безнадежно. И в январе положение в Париже стало таким тяжелым, что привело войну к неизбежной развязке.

Столица держалась, пока горожанам не стали выдавать в день всего 300 граммов хлеба, и это был «черный вязкий хлеб из смеси риса, овса, конопляного семени и отрубей. Конина продавалась по цене 12 франков за 500 граммов, но каждому человеку было разрешено покупать ее только 30 граммов в день. Крысы стоили 2 франка штука. Львы, слоны и жирафы, жившие в парижском зверинце, уже давно были убиты и поданы к столу в дорогих ресторанах[286]. Запасы дров и угля закончились среди зимы, а она была такой суровой, что вино замерзало в бочках. Маленькие дети умирали сотнями из-за нехватки молока. И разумеется, смертность среди больных и стариков была ужасающая. И вдобавок в начале января немцы начали обстреливать Париж с большого расстояния, убив и ранив около 400 человек, хотя этот обстрел мало сделал для сдачи города.

Конец настал, когда городские власти узнали, что через несколько дней хлеба не хватит даже на тогдашние скудные пайки, и испугались, что не справятся с неизбежным в этом случае мятежом. И вот 23 января Жюль Фавр отправился в Версаль к пруссакам. Бисмарк остался глух к его мольбам о милосердии, и 28 января Париж сдался. Большинство солдат его гарнизона стали военнопленными. Когда об этом стало известно в департаментах, Гамбетта хотел продолжать войну, но руководители армии сказали ему, что положение безнадежно и Франция должна заключить мир на любых условиях, или она будет полностью разорена. С болью в сердце «диктатор» смиренно сложил свои полномочия и уехал в Испанию, где Фавр и Тьер вели завершающие печальные переговоры с Бисмарком. Было принято решение, что будет созвано Национальное собрание, которое одобрит мирный договор от имени народа и создаст постоянное правительство Франции. Страна, которая совсем недавно, в 1856 г., казалась первой и не имевшей себе равных среди государств Европы, теперь должна была по требованию победителей уступить Германии Эльзас и северную часть Лотарингии (в том числе Мец), а также уплатить контрибуцию в размере 5 миллиардов франков (1 миллиард долларов). Только благодаря твердости Тьера и его отчаянным угрозам немцы не потребовали мощную крепость Бельфор[287] и 6 миллионов вместо пяти. Унижение «великой нации» было огромным и не имело себе равных.