История Франции в раннее Средневековье

Все эти потрясения еще больше увеличивали власть церкви над умами. Когда гибло все, что было славного и дорогого, смятенный дух искал опоры в началах, которые возвышали бы его над превратностями судьбы. Церковь воспользовалась этим нравственным кризисом; она внушала уверенность, что Бог поражает людей, чтобы их спасти, и утешала их, сравнивая их страдания со страданиями Христа. Эти чувства ярко выражены в одной поэме, которую некий христианин посвятил своей жене, чтобы убедить ее уйти вместе с ним от мира. Ни одной жалобы на бедствия, гнетущие общество. «Проходящий гость в жизни», он восхваляет тех, «которые умели не сделаться ее рабами и избегли суетной мудрости мира». Укрепленный прежними бедствиями против новых ударов судьбы, он не боится изгнания: «мир — общее жилище для всех». Вся его надежда — на Бога, сделавшего его «гражданином иного отечества». Другой защищает Провидение от ропота, который могли бы вызвать бедствия эпохи. Тому, кто оплакивает «свои невозделанные поля, покинутые фермы, сожженный дом», он отвечает, что ему больше следовало бы плакать над состоянием своей души. «Служитель Божий не теряет ничего при гибели этих благ, которые он презирает». Павлин Пеллейский, наполовину разоренный, благодарит Бога, который, лишая земных благ, научил его искать только вечных. Все это — не только общие места. Эти верования укрепляли души, но они делали их слишком безразличными к самым несчастьям. Часто удивляются, почему население, довольно еще многолюдное, не лишенное ни оружия, ни средств, так легко подчинилось шайкам, обыкновенно немногочисленным, которые занимали страну в силу часто фиктивного договора с императором, почему сопротивление было так слабо. Может быть, одну из причин такого поведения следует искать вовсе не в трусости, в которой его несправедливо обвиняли, а в наставлениях Церкви, в диктуемой ею покорности судьбе.

Из религиозного смирения вытекало политическое. В IV веке почти все христианские писатели — патриоты. В V веке они уже не соединяют судеб христианства с судьбами Империи. Это заметно в «Историях» Орозия (писанных около 417 г.). Он считает счастьем утверждение варваров на земле Империи. «Вместо того, чтобы поступать с провинциями, как с завоеванной страной, они только просят в них убежища и готовы их защищать». Если иногда он находит вдохновенные слова для описания благ римской культуры, — все же с большей надеждой он смотрит на будущее: на новый мир, основой которого будет христианство, и который «не будет более зависеть от неподвижной скалы Капитолия». У Сальвиана, пишущего между 431–451 гг., исчез всякий римский патриотизм. Резкий и страстный, он не поддается иллюзиям, которыми его современники хотят закрыть истину. «Империя мертва или в агонии». Варвары посланы Богом, это орудия его мщения против падшего, развратного общества. Это обличение, часто несправедливое, приводит его к знаменитой параллели между римлянами и варварами и оправданию их пороков. «Римляне, — заканчивает он, — только и хотят, чтобы ничто не толкнуло их снова в римское подданство, и молят небо, чтобы оно позволило им свободно жить с варварами».

Не следует, конечно, принимать без ограничения утверждений этого страстного и одностороннего свидетеля. В рядах аристократии находились еще люди, которые, покоряясь варварам, сохраняли набожное уважение к Риму и его учреждениям. «Ты избегаешь варваров, потому что считаешь их злыми, — пишет Сидоний Аполлинарий. — Я бежал бы от них, даже если бы они были добры». Что касается массы, она мало сознавала происходящий переворот.

Аэццй был мертв. Убийство Валентиниана III положило конец династии Феодосия. Вандалы взяли Рим. Галло-римляне были предоставлены самим себе. В июле 455 года в Бокере большое собрание благородных галло-римлян избрало императором арверна Авита, прежнего префекта Галлии. Сидоний Аполлинарий, его зять, выразил их чувства. «Мы считали священным долгом приобщиться к несчастиям обветшавшей власти. Мы поддерживали тень Империи. Настал случай показать, на что способна Галлия». Итак, Галлия сама устраивала свое спасение… соединяясь с варварами: Авит был другом вестготов. Он умер в 456 году. Римский полководец Эгидий еще раз попытался бороться. Он разбил готов у Орлеана, но сам погиб в 464 году, убитый или отравленный…[320].

V. Эйрих и Гундобальд

В конце V века в Галлии укрепляется вестготское и бургундское господство, под управлением умных и энергичных королей Эйриха и Гундобальда.

Ни один из варварских королей этой поры не мог стать наряду с Эйрихом. Быть может, он обеспечил бы вестготам власть над всей Галлией, если бы сумел привлечь на свою сторону Церковь. Вступив на престол в 466 году, сильный, «грозный своим могуществом», он сразу порвал ту фиктивную связь, которая привязывала вестготов к Риму в качестве их федератов и поставил целью завоевать южную Галлию и стать в ней независимым господином.