История Франции

3. Если бы сильный король поддерживал Тюрго у власти, то, возможно, он и осуществил бы необходимые реформы, и создал бы для Франции совершенно новую экономику. В Лимузене за тринадцать лет он переделал всю провинцию. Но министром он оставался только двадцать один месяц, и в делах ему оказывали сопротивление: а) королева, потому, что он следил за расходами, и потому, что она хотела видеть министром своего друга Шуазёля, союзника Австрии; б) банкиры и фермеры, потому что Тюрго нес угрозу их прибылям; в) народные массы, потому что среди них распространялись слухи, заставлявшие их думать, что свобода в торговле хлебом несет им нищету. Умелая пропаганда спекулянтов внушала, что эта мучная война была новым пактом голода. Поэтому король из-за беспокойства и сентиментальности созвал парламенты. Это было чистым безумием, но все возражения Тюрго были тщетны. Кондорсе обращался к Тюрго: «Говорят, что бывший парламент вновь возвращается без всяких предварительных условий, то есть со всей своей наглостью, претензиями и предрассудками». И, едва водворившись, парламент действительно начал блокировать любые реформы. В январе 1776 г. Тюрго хотел уничтожить барщину, заставить землевладельцев оплачивать строительство дорог, обложить привилегированных налогами: «Налог, который должен был бы быть пропорционален богатству, является у нас налогом, от которого освобождаются как раз в силу наличия богатства…» Он хотел бы также уничтожить должности старшин ремесленных цехов и звания мастеров, потому что «право на труд есть врожденное право». В результате он пришел к тому, что ополчил против себя «и господ, и лавочников». Враждебно настроенный парламент регистрировал эдикты министра только под давлением правосудия и своим сопротивлением реформам вновь несправедливо обрел широкую популярность. Зубоскаливший народ распевал: «Месье де Мальзерб все делает, месье Тюрго все путает, месье де Морепа все высмеивает!» Король, верный своей навязчивой и гибельной идее быть любимым, с грустью замечал: «Никто не любит месье Тюрго». И не одобрил эдикты о привилегии. «Но они же ничем не провинились», – наивно объяснял он. В салонах отметили, что «министерство Тюрго само себя распускает». Тогда Тюрго предпринял последнюю попытку и откровенно поговорил с королем: «Вы упускаете последнюю возможность, сир. Я знаю, что в двадцать два года и в вашем положении у вас нет тех знаний, которые приобретаются в жизни с себе подобными и дают возможность судить людей, но будет ли у вас больше этого опыта через неделю или через месяц?.. По правде говоря, сир, я вас больше не понимаю…» Он получил приказ отказаться от своих обязанностей. Опыт Тюрго потерпел неудачу. Это было очень важным событием, но ни Версаль, ни Франция не догадывались об этом.

Жан-Пьер Дюпен. Рождение дофина Людовика XVII. Французская гравюра конца XVIII в.

4. На внутренние причины этой неудачи накладывались и причины внешние. Для восстановления финансов Тюрго был необходим мир. Для того чтобы взять реванш над Англией, Верженну нужна была война. Начиная с 1768 г. Шуазёль следил, потирая руки, за признаками, предвещающими американскую революцию. Он восстановил французский флот, который с 1771 г. уже насчитывал шестьдесят четыре линейных корабля и сорок пять фрегатов. Пришедший ему на смену Верженн в 1776 г. оказался в Америке уже после свершившегося факта. Следовало ли поддержать мятежные колонии? Да, но, чтобы не довести дело до войны, было решено тайно снабжать их оружием через таких агентов, как Бомарше. После провозглашения Декларации независимости Франклин прибыл в Париж, где его посольство было принято в соответствии с его престижем. Все этому способствовало: его слава ученого, его репутация мудреца, простота его костюма, глубина его бесед. Философия этого простака-богача была философией французской буржуазии. Его опыты по исследованию молнии были широко известны. «Мы видели, как он обезоруживал тиранов и богов», – читаем мы под его портретом Кармонтеля, а Тюрго отозвался о нем даже на латыни: «Eripuit coelo fulmen sceptrumque tyrannis».[47] Академия наук назвала его своим членом. Он повстречался с Вольтером, и два прославленных старика обнялись перед ликующей толпой. Английское посольство безуспешно старалось создать впечатление, что Франклин непопулярен в своей собственной стране, что он был скорее беженец, чем посол, – и при дворе, и в городе только и разговоров было что о «великом Франклине».