История Франции

10. В августе 1786 г. Калонн, встречая постоянную оппозицию со стороны парламентов, понял, что следует прибегнуть к другим мерам, и решил созвать ассамблею нотаблей из ста сорока членов. Некогда Генрих IV с большим успехом воспользовался этим социальным институтом. Это было составной частью возврата к традиционному прошлому монархии, чему способствовало всеобщее стремление к преобладанию в жизни чувств над расчетом. Лафайет, который был одним из нотаблей, писал Вашингтону, что король и Калонн заслуживают признательности всей страны за то, что они прибегли к такому средству. От ассамблеи ожидали больших реформ, хотя злые языки, прибегая к незамысловатой игре англо-французских слов, называли ассамблею not able.[49] Ассамблея собралась в феврале 1787 г. Калонн открыл ее почти революционной речью: «Только в упразднении злоупотреблений заключается единственный путь нашего спасения. Злоупотребления, которые необходимо сегодня уничтожить ради общественного спасения, суть самые значительные, самые охраняемые; они имеют очень глубокие корни и очень пространные ветви». Он изложил шесть предложений, соответствующие горячим пожеланиям Лафайета: 1) создание провинциальных ассамблей; 2) введение единого поземельного налога; 3) обложение налогом собственности духовенства; 4) реформа тальи; 5) свобода торговли зерном; 6) замена барщины на оброк в денежном выражении. Но уже к Пасхе 1787 г. привилегированные слои, пришедшие в ярость от этого наступления на их старинные права, добились от короля смещения Калонна, и премьер-министром стал Ломени де Бриенн, архиепископ Тулузский. Этот неверующий прелат, либеральный и легкомысленный, значил гораздо меньше, чем Калонн, и нотабли разъехались, не совершив ничего полезного, но внеся в общие настроения еще больший разброд умов. Этого нельзя было бы предположить, читая письма Лафайета, который гордился выполненной ими «прекрасной работой» и ожидал чудес от провинциальных ассамблей. «Либеральные идеи, – пишет он, – несутся вскачь из конца в конец королевства» – и с удовлетворением отмечает, что королева не осмеливается приехать в Париж, опасаясь, что ее там плохо примут. Лафайет говорил: «Существует странный контраст между деспотической властью короля, интригами и рабским поведением придворных и необыкновенной свободой языка и критики, распространившейся на все классы…»

11. Между Бриенном и парламентами началась борьба, весьма похожая на Фронду. В этой борьбе Бриенн представлял относительный либерализм, но общественное мнение было на стороне парламентов. Оно высказывалось против налогов (более, чем когда-либо, необходимых) и в провинции было еще более активным, чем в Париже. Нормандия, Бретань, Дофине вновь требовали созыва своих штатов, уже давно отмененных. В Ренне произошло нечто вроде бунта. Депутация бретонских дворян отправилась в Париж, дерзко вела себя и была заключена в Бастилию. В Дофине, где создался союз между третьим сословием и дворянством, ассамблея трех сословий, очень похожая на британскую палату общин, собралась в Визиле под председательством Мунье, королевского судьи города Гренобля, человека талантливого и умеренного. Визильская декларация предложила разумные меры: никаких налогов или субсидий, если они не согласованы с Генеральными штатами, удвоенное представительство третьего сословия и личное голосование (а не по сословиям), что позволило бы третьему сословию иметь большинство. Еще в августе 1788 г. Ломени де Бриенн объявил, что штаты будут созваны 1 мая 1789 г. Для преодоления сопротивления привилегированных и парламента он предлагал обратиться к «третьему сословию». Это было возвратом к традиционной политике французской монархии. Но общественное мнение уже устало от Бриенна. Казна была пуста в полном смысле этого слова, «никто не хотел платить, все хотели, чтобы платили ему». Король, доведенный до настоящего банкротства, призвал месье Неккера, обладавшего искусством создавать иллюзию, что он потребует больше от налога и меньше от налогоплательщика. Возвращение чародея породило самые живые надежды. Отстранение Ломени де Бриенна ознаменовалось в Париже всеобщей радостью, во время которой толпа оскорбляла «Мадам Дефицит» (королеву) и волочила по канавам изображение мадам де Полиньяк. Бретонские дворяне, узники Бастилии, сумели осветить ее плоскую крышу. Это многое говорит об истинной строгости режима.