История Франции

8. Людовик XVI, человек чрезвычайно честный, возможно, оставался бы лояльным по отношению к новой конституции, если бы у него не случился тогда неразрешимый душевный разлад. Из-за конфискации церковного имущества возникла необходимость создания бюджета культов. Но если священники и сельские кюре оплачиваются государством, то они становятся чиновниками. А потому не должны ли они избираться по приходам и епархиям? Именно так и решило Учредительное собрание под давлением янсенистов и философов. Существует мнение, что монархию погубили три латинских слова: Veto, Deficit, Unigenitus. Нельзя забывать, что янсенисты, эти протестанты внутри католицизма, еще не простили Бурбонам буллы «Unigenitus». Они оказали давление на сторонников революционных перемен в Церкви. «Служба в алтаре – это публичное действо», – настаивал Мирабо, и его поддерживали верующие, вспоминая религиозную традицию. Кем был папа во времена раннего христианства? Простым римским епископом. Ранние христиане избирали своих епископов. Так почему бы не вернуться к этому обычаю? Возможно, опасаясь возникновения сепаратистской Галликанской церкви, с этим согласился бы и сам папа, если бы Учредительное собрание не совершило тогда двух ошибок: оно перекроило епархии, чтобы их границы совпадали с границами новых департаментов, то есть провело «геометрическую и светскую операцию», что не входило в его компетенцию, и потребовало от священников клятвы на верность нации, то есть королю и конституции. Все епископы, кроме четырех, отказались принести клятву, и большинство сельских кюре последовали их примеру. С этого момента во Франции возникли два вида священнослужителей: конституционные, или присягнувшие, и не подчинившиеся закону, или непокорные. Папа Пий VI осудил «Гражданскую конституцию духовенства». И что же сделал король? Он был набожным и дорожил вечным спасением души куда больше, чем троном. Такое вмешательство Учредительного собрания в духовную сферу глубоко его возмутило и вызвало резкую перемену отношения ко всему происходящему. Он отказался от мысли, что может принять революцию и сотрудничать с ней.

9. В начале 1791 г. большинство французов желали вернуться к более спокойной политической жизни. В то время Якобинский клуб почти не пользовался популярностью. Он состоял из депутатов, священнослужителей, адвокатов, врачей и писателей. Его возглавляли братья Ламет, герцог де Брольи, виконт де Ноайль, Барнав, Робеспьер, иногда Дантон и орлеанистский агент Шодерло де Лакло. Умеренные жаловались на неистовость этого общества; патриоты говорили, «что Якобинский клуб попал в руки горстки депутатов-аристократов». Во многих регионах уже не голосовали. Всюду царила безработица и раздавались горькие жалобы. В апреле 1791 г. умирает Мирабо, «негодующий при мысли, что он способствовал только всеобщему развалу». Перед смертью он сказал Талейрану: «Я уношу с собой последние обломки монархии». На самом деле поддерживать столь желанный им компромисс становилось все труднее. Король считал себя великим грешником, потому что согласился на «Гражданскую конституцию духовенства», и с ужасом ожидал приближения Пасхи. Он мечтал уехать из Парижа, где не мог вести себя в соответствии со своей совестью. Почему бы не отправиться в Мец, не присоединиться к армии, сохранявшей верность Буйе? Быть может, не стоит обращаться за помощью к другим странам и достаточно армии, чтобы восстановить свое былое величие? Итак, 21 июня вместе с королевой и Детьми Франции он бежит из Парижа. В местечке Варенн его опознали, он арестован и под оскорбительные крики толпы возвращен в Париж. Отныне к нему относятся как к врагу народа. Прибыв во дворец Тюильри, он узнает, что Учредительное собрание постановило содержать его как пленника и что он «отстранен». Он потерял свой авторитет, который так долго сохранялся, несмотря на его слабость. Пропала привлекательность королевского образа. Перед разочаровавшимися подданными Бурбон предстал жалким человеком. Наиболее злые называли его «толстой свиньей», которую следует заколоть. Но монархическая традиция все еще обладала такой силой, что ни один член Учредительного собрания не решался объявить о лишении короля власти. Чтобы не судить его за бегство в Варенн, согласились на следующую условность: король не пытался сбежать – его похитили. Кое-кто старался обвинить в этом Лафайета: «Он отвечал за короля головой; нам нужен или король, или голова Лафайета».