История Франции

9. К 1838 г. стало казаться, что положение режима укрепилось. Он продолжал существовать, что уже являлось большим достижением. За него стояли крестьянские массы, потому что режим обеспечивал им мир, благоденствие и хорошие дороги. Гизо улучшил начальное образование, а Тьер привел в порядок общественные сооружения. И наконец война в Алжире усилила престиж королевских сыновей, которые там отличились. Наследник трона герцог Орлеанский слыл либералом, и те, кто не любил его отца, с надеждой ожидали царствования сына. И наоборот, карлисты (легитимисты) оставались враждебно настроенными, тогда как бонапартисты, ободренные торжественным приемом возвращенного праха императора и сентиментальным возрождением наполеоновской легенды, поддержанной поэтами и шансонье, тоже сохраняли свою надежду. Герцог Рейхштадтский (бывший римский король) умер; новый претендент, сын Гортензии и, возможно, Луи Бонапарта, романтический и отчаянно смелый, приходился Наполеону всего лишь племянником; однако достаточно носить имя Бонапарта для завоевания неоспоримого престижа: «Быть одновременно национальной славой, гарантом революции и воплощением принципа власти – это много». Два раза (в Страсбурге, а затем в Булони) Луи-Наполеон пытался поднять французов на восстание. После второй попытки его поместили в форт Гам. Но если этот Бонапарт был временно побежден, то ура-патриотическая традиция империи еще воспламеняла сердца. Тьер, вдохновленный историей, готов был ввергнуть Францию в злоключения и соперничество с Англией, которая поддерживала в Сирии Оттоманскую империю в борьбе против ее вассала, египетского паши Мухаммеда Али. Но король любой ценой хотел мира. Он охотно произнес бы вслед за Альфонсом Карром: «Господин Тьер играет судьбой Франции в орла или решку, и монетка сейчас в воздухе». Луи-Филипп осуждал эти азартные игры. Он заменил Тьера на Гизо, который любил, как и он сам, мир и англичан, говоря: «Для меня очевидно, что сирийский вопрос не является законным поводом для войны». Возобновились франко-английские отношения, и правители обеих стран обменялись дружественными визитами. Тогда начались еще более яростные нападки на короля. Буржуазия его высмеивала, хотя всем была обязана королю. Пацифизм Луи-Филиппа слыл за трусость. Поскольку его голова имела форму груши, то распевали: «Adoremus in aeternum sanctum Phillipoirum…»[57] Карикатуристы и журналисты неистовствовали, стремясь отдалить народ от правительства. «Теперь стало понятно, – писал Генрих Гейне, – что существует нечто более прискорбное, чем страна, управляемая любовницами, и что в будуаре женщины легкого поведения иногда больше пристойности, чем в конторе банкира…» Таким образом, одни сожалели о мадам де Помпадур, другие – о Робеспьере и почти все – о Бонапарте, а самого рассудительного из королей, как обычно, любили меньше всего.

Шарль Вернье. Большие маневры маленького Тьера. Карикатура. 1846