Читаем История Франции полностью

3. Наполеон III стал императором в год своего сорокапятилетия. Это был полный, грузный мужчина, державшийся с большим достоинством. Длинные усы и бородка придавали его внешности оригинальность, которой многие тогда подражали. Серые глаза казались тусклыми и угасшими, но временами могли метать молнии. Он долго чувствовал себя чужим во Франции. Кроме небольшой группы приверженцев, у него не было друзей – он жил в стране сначала ребенком, а потом узником. Принц-космополит, он говорил «по-немецки как швейцарец, по-английски как француз и по-французски как немец», с осторожной медлительностью человека, не вполне уверенного в выборе слов. Молчаливый, умеющий слушать, всегда любезный, с мягкими манерами, он обладал странным обаянием, которому поддавались как женщины, так и мужчины. «Поначалу я решил, что он употребляет опиум, – говорил один посетитель. – Но нет, это он сам действовал на вас как наркотик, и очень скоро вы попадали под его влияние». Юмор тоже не был ему чужд. Своему кузену, принцу Наполеону, посмевшему сказать ему: «Император? Да у вас нет ничего от императора», он ответил: «Ты ошибаешься, мой дорогой: у меня на руках его семья!» Когда ему сообщили, что маршал Кастеллан, губернатор Лиона, отдал приказ о провозглашении королем Генриха V, он совершенно серьезно ответил: «А я и не знал, что маршал такой инициативный человек». Он не был особенно образован, любил военное искусство, историю и политические теории. После двадцати лет заговоров, всевозможных планов, пленения его голова была полна всевозможных химер. «Поскребите императора, и вы обнаружите политического беженца», – говорил Гизо. Из-за застенчивости он порой был резок, но стремился оставаться доступным для всех, правда его мания всем пожимать руку беспокоила тех, кто обеспечивал его охрану. «Мы постоянно следили за тем, чтобы руки, которые он пожимал, оказывались руками полицейских». Его планы отличались благородством, но всегда были путаными, исключение представляли заговоры, по части которых его можно было назвать своеобразным гением. Причудливая судьба сделала его фаталистом и суеверным. Проведя молодость в Италии среди карбонариев, он осознал силу европейского национализма. Он защищал также право народов на самоопределение, что неожиданно сделало из этого деспотичного правителя поборника либеральной Европы. Он мечтал о европейской федерации. В глубине души Наполеон III полагал себя приверженцем Сен-Симона. Жизнь в Англии научила его лучше понимать устремления рабочих, и гуманизма в нем было больше, чем авторитаризма. «Мои друзья – это люди из мастерских», – говорил он. Но, будучи избранным буржуазией, он, разумеется, не мог создать социалистическую империю, о которой, несомненно, мечтал. «Мне не хватает влияния», – заключал он с грустью. В сущности, человек он был интересный, но как правитель, несомненно, вызывал беспокойство.


Анж-Луи Жане-Ланж. Принц Луи-Наполеон проводит смотр войск на Марсовом поле в мае 1852 г.


Провозглашение Второй империи Луи-Наполеоном 2 декабря 1852 г. Литография из журнала «Illustration»


Перейти на страницу:

Все книги серии Города и люди

Похожие книги

«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология